Распорядок дня в Петергофе был традиционным и расписан до мелочей. Утром цесаревич должен был являться к императрице для поцелуя, а по вечерам присутствовать у нее на собраниях, куда приглашались только избранные. Они читали, обсуждали светские события, играли в карты. Александра всегда раздражала эта скучная придворная жизнь, но изменить ее он не мог.

Адъютант цесаревича Александра Александровича блестящий кавалергард Сергей Дмитриевич Шереметев в своих мемуарах пересказал то, о чем в то время говорили при дворе:

«Великий князь Александр Александрович никогда не отличался светскими наклонностями, не любил танцевать, на балах всегда скучал и не скрывал вообще своих взглядов. Придворные дамы двора императрицы Марии Александровны всего менее привлекали его, как и близкий ее кружок. Он определенно не сочувствовал ни Тютчевым, ни Мальцевой, ни Толстой, ни Блудовой…

Понятно, что именно в среде окружающих государя и императрицу находились люди, не сочувствующие цесаревичу. Они распространяли о нем слухи, хотя невольно должны были с ним считаться».

И вот, наконец, торжественное принесение присяги новым наследником престола было назначено на 20 июля 1865 года.

Присяга

Присяга подросших великих князей и особенно цесаревича имела среди придворных церемоний немаловажное значение.

Все мальчики в императорской семье зачислялись на военную службу с момента рождения. Сначала это было шефство над теми или иными полками русской армии.

В семь лет мальчики получали первый офицерский чин и соответствующий мундир. Однако дальше начинались различия, и довольно существенные между цесаревичем и великими князьями.

Церемония принесения присяги проводилась по достижении цесаревичем шестнадцати лет. Считалось, что необходимо было как можно раньше юридически оформить статус цесаревича.

Цесаревич в торжественной обстановке приносил гражданскую и воинскую присягу.

По заведенному церемониалу гражданская присяга приносилась в Большой церкви Зимнего дворца. Из церкви по парадной анфиладе шествие направлялось в Георгиевский или, как его порой называли, Большой Тронный зал, где цесаревич у трона под знаменем Атаманского «своего имени полка» произносил воинскую присягу «на верность службы Государю и Отечеству». Это было очень значимое событие и в жизни присягавшего, и в жизни его родителей, и в жизни императорского двора.

Совершеннолетие остальных детей в царской семье наступало, когда им исполнялось двадцать лет. Тогда великие князья принимали присягу. Формально с этого момента они утрачивали свой «детско-юношеский статус».

В этот день для молодых великих князей устраивался своеобразный «выпускной бал — мальчишник». В последний день перед совершеннолетием великие князья награждали своих слуг за верную службу.

В день присяги воспитателей заменял попечитель, решения которого были столь же обязательны для великих князей, как и их прежних воспитателей.

Не стали отступать от принятых правил и в этот раз.

20 июля 1865 года состоялось торжественное принесение присяги великим князем Александром в соответствии с церемониалом.

Этому событию посвятил свою картину Богдан Павлович Виллевальде — «Присяга Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича Александра Александровича в Георгиевском Тронном зале Зимнего дворца 20 июля 1865 года».

Карьера художника немецкого происхождения Богдана Павловича (Готфрида) Виллевальде началась еще при императоре Николае I и продолжилась при его сыне Александре II. Первую работу выпускнику Петербургской академии художеств Александр Николаевич заказал еще являясь цесаревичем. Название полотна было оговорено при заказе — «Торжественный въезд Их Императорских величеств в Москву перед Священным коронованием 17 августа 1856 года». И после этого Виллевальде отображал почти все важнейшие моменты жизни императорской семьи и знаковые события в жизни империи. Получив звание профессора II степени по батальной живописи, Виллевальде стал изображать деятельность русской армии в различных походах и кампаниях.

Так как акт принесения присяги наследником являлся важным государственным событием в империи, Александр II поручил живописцу запечатлеть этот момент на картине.

Накануне дня присяги весь императорский двор переехал в небольшой Елагин дворец на Елагин остров. Двор поселился здесь впервые со времен императора Николая I.

На Елагин остров к Александру Александровичу приехал князь Владимир Петрович Мещерский. Еще 29 мая, на следующий же день после погребения цесаревича Николая, Мещерский преподнес великому князю Александру Александровичу толстый журнал в кожаном переплете. Мещерский сопроводил подарок следующими пожеланиями: «Я ласкаю себя надеждою, что для самих себя в этом журнале Вы не будете по-прежнему скрыты, но в нескольких строках ежедневно будете исповедовать себя самым искренним и добросовестным образом!.. Позволяйте мне читать Ваш журнал, не из любопытства, но из теплого к Вам участия: Ваши мысли, Ваши впечатления будут служить пищею для моего журнала, который в свою очередь Вы можете читать когда Вам угодно! Памятью священного и дорогого Вашего брата заверяю Вас, что все Вами написанное останется тайною, открытою только одному Богу, в том случае, если Вы настолько будете доверять мне, что будете посвящать меня в тайны Вашего внутреннего мира».

Цесаревич последовал совету Мещерского, и с того дня они при первой же возможности в течение года встречались по вечерам и читали друг другу свои дневники.

Это взаимное чтение и обсуждение дневников с Мещерским цесаревич Александр находил весьма полезным для себя. Нередко они засиживались далеко за полночь, увлеченно споря об истории и политике, о настоящем и будущем России, о Боге, о любви, оставляя после себя на столе простывший чай и огромное количество окурков в пепельнице — как зримое следствие напряженной умственной работы… Не случайно вскоре наследник отмечал в дневнике: «Вообще я очень доволен выдумкой князя читать взаимно свои журналы, потому что она принесла мне много пользы».

Сам Владимир Петрович Мещерский в своих мемуарах так писал о встрече на Елагином острове перед присягой:

«Вечером я посетил цесаревича в одном из флигелей возле дворца. Он предложил мне с ним пойти пешком гулять.

Во время прогулки великий князь был невесел и неразговорчив. Понимая его душевное состояние, я воздерживался от того, что называется занимать собеседника. На берегу Невы мы присели на скамейку. Цесаревич сел и вздохнул. Я обернулся к нему и спрашиваю: тяжело Вам?

— Ах, Владимир Петрович, — ответил мне цесаревич. — Я одно только знаю, что я ничего не знаю и ничего не понимаю. И тяжело, и жутко, а от судьбы не уйдешь.

— А унывать нечего: есть люди хорошие и честные, они Вам помогут.

— Я и не думаю унывать. Это не в моей натуре. Я всегда на все глядел философом. А теперь нельзя быть философом. Прожил я себе до 20-ти лет спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плечи такая ноша. Вы говорите: люди; да, я знаю, что есть и хорошие и честные люди, но и немало дурных, а как разбираться, а как я со своим временем управлюсь? Строевая служба, придется командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на все это время?..