Шаман оставил Дага наедине с работой. Он взял с собой инструмент и пошел по Короткой тропе, осторожно держа его перед собой так, будто он мог превратиться в змею и ужалить его. Он шел сквозь чащу к могиле Маквы и руинам гедоносо-те. На берегу реки он разжал пальцы и бросил острогу в воду.

Та погружалась все глубже и глубже в вешние воды, переливаясь на ярком солнце, как волшебный меч. Но острога отнюдь не была Экскалибуром. И Божья рука не восстала из глубин реки, чтобы подхватить ее и удержать над водой. Вместо этого острога разрезала воды бурного течения и ушла на глубину, оставив на поверхности лишь зыбь. Шаман знал, что река похоронит ее вместе с бременем, которое он нес столько лет — так долго, что уже почти не ощущал его — и которое теперь спало с его плеч, испарившись, как вода.

72

Церемония

К концу апреля весь снег уже стаял, даже в тех закоулках, где деревья скрывали своими ветвями неглубокие заводи. Те почки, что пробивались на персиковых деревцах, замерзли, но новая жизнь прорастала сквозь темную кору и расцветала весенней зеленью. Тринадцатого мая, в день официальной церемонии закладки камня на ферме Коулов, погода выдалась хорошей. Сразу после обеда Его высокопреосвященство Джеймс Дагэн, епископ Чикагской епархии, сошел с поезда в Рок-Айленде вместе с тремя своими монсеньорами.

Их встретила матушка Мириам Фероция. Она наняла два экипажа, чтобы доставить гостей до фермы, где уже начинали собираться люди. Среди них были местные врачи, монахини из монастыря и священник, который служил у них исповедником. Пришли также основатели города и политики, в том числе — Ник Холден и конгрессмен Джон Карленд. На церемонию сходились и простые горожане. Голос матушки Мириам звенел, когда она приветствовала их, но ее акцент стал более заметным, чем обычно, что случалось с ней тогда, когда она волновалась. Она представила прелатов и попросила епископа Дагэна начать вступительную молитву.

Затем она дала слово Шаману, который показал гостям землю. Епископ, дородный мужчина с румяными щеками и пышной гривой седых волос, явно остался доволен увиденным. Когда они добрались до здания больницы, конгрессмен Карленд произнес короткую речь, в которой рассказал, как много значит будущая больница для его избирателей. Матушка Мириам передала епископу Дагэну лопату, и он сделал первый гребок лопатой так ловко, как будто ему постоянно приходилось это делать. Затем он передал лопату настоятельнице, а та, в свою очередь, отдала ее Шаману. Вслед за ним в открытии поучаствовали присутствующие на церемонии политики и еще несколько человек, которые мечтали рассказать своим внукам о том, что принимали участие в открытии новой больницы Святого Франциска.

Сразу после завершения церемонии все отправились на прием в монастыре. По пути они успели увидеть сад, стадо овец и коз в поле, сарай и, в конце концов, сам монастырь.

Мириам Фероция не стала показывать гостям весь монастырь, желая принять епископа с надлежащим гостеприимством, но так, чтобы при этом не показаться навязчивой. Она справилась просто изумительно, исхитрившись из небогатых продуктов, что были в монастыре, приготовить маленькие сырные пирожки, которые подали теплыми на подносах с чаем и кофе. Все шло просто отлично, но Шаману казалось, будто Мириам Фероция нервничает с каждой минутой все больше. Он видел, как она напряженно смотрит на Ника Холдена, сидящего на роскошном стуле рядом со столом настоятельницы.

Когда Холден поднялся и откланялся, она, казалось, ждала чего-то, то и дело поглядывая на епископа.

Шаман уже виделся и беседовал с епископом на ферме. Теперь он подсел к нему поближе и, когда появилась такая возможность, обратился к нему:

— Ваше преосвященство, вы видите это кресло позади меня?

Епископ озадаченно кивнул:

— Да, конечно.

— Ваше преосвященство, это кресло монахини везли с собой через прерию, когда впервые ехали в этот город. Они зовут его креслом епископа. И они всегда мечтали о том, что в один прекрасный день к ним приедет епископ и займет это прекрасное место.

Епископ Дагэн с серьезным видом кивнул, но его глаза загорелись.

— Доктор Коул, я вижу, вы далеко пойдете, — сказал он.

Епископ был предусмотрительным человеком. Вначале он подошел к конгрессмену и обсудил с ним будущее армейских капелланов в мирное время. Спустя пару минут он вернулся к матушке Мириам Фероции.

— Отойдем в сторонку, матушка, — предложил он. — Нам нужно поговорить.

Он придвинул поближе обычный стул, чтобы на него могла сесть матушка, а сам с удовольствием сел в кресло епископа.

Вскоре они с головой ушли в беседу о делах монастыря. Матушка Мириам Фероция ровно сидела на стуле, не касаясь спинки, и радовалась тому, что епископу было удобно на особом месте, которое принадлежало ему по праву; он покойно оперся на спинку кресла и положил руки на мягкие поручни. Сестра Мария Селестина, подававшая пирожки, заметила, как сияет лицо ее настоятельницы. Она взглянула на сестру Марию Бенедикту, которая как раз наливала гостям кофе, и они обе улыбнулись.

Утром следующего дня, после приема в монастыре, на ферму Коулов приехала бричка шерифа, который вместе со своим заместителем привез тело полной женщины средних лет с длинными русыми волосами. Шериф не знал, кто она. Ее нашли мертвой в крытой грузовой повозке, в которой в лавку Гаскинса привезли мешки с сахаром и мукой.

— Мы думаем, что она забралась в повозку в Рок-Айленде, но там ее тоже никто не видел, о ней совершенно ничего не известно, — посетовал шериф.

Они отнесли ее в сарай и положили на стол, после чего кивнули и уехали.

— Урок анатомии, — сказал Шаман Алексу.

Они раздели ее. Она была вся в грязи, поэтому вначале Шаман вычесал у нее из волос гнид и всякий мусор. Затем он взял скальпель, изготовленный для него Олденом, и сделал на ее груди первый надрез. Он вынул грудину и извлек ребра, поясняя брату, как правильно называются кости и внутренние органы и зачем он это делает, но когда Шаман посмотрел на брата, то увидел, что Алекс едва держится.

— Не важно, насколько пострадало человеческое тело; каждый живой организм — это чудо, которым нужно восхищаться и с которым нужно обращаться достойно. Когда человек умирает, душа — древние греки называли ее anemos — его покидает. До сих пор еще не утихают споры о том, умирает ли душа или уходит в какой-то другой мир… — Он улыбнулся, вспомнив, как то же самое ему рассказывали отец и Барни, и мысленно порадовался тому, что продолжает заложенную ими традицию. — Когда папа изучал медицину, у него был один преподаватель, который считал, что душа покидает тело так же, как человек уезжает из дома, где раньше жил. Папа всегда говорил, что нужно обращаться с телом достойно, выказывая тем самым уважение человеку, который когда-то жил в этом доме.

Алекс кивнул. Шаман увидел, что теперь брат склонился над столом с искренним интересом и что его бледность начала отступать, когда он с увлечением начал наблюдать за тем, что делает его младший брат.