Горько-сладкое счастье той недели в пятницу сменилось горем и унынием. Проезжая по Мэйн-стрит, Шаман сразу понял, что произошло что-то страшное. Люди собирались в маленькие группки и с трагическим лицами что-то обсуждали. Он увидел Анну Вайли, которая стояла, прислонившись спиной к колонне своего крыльца, и рыдала. Симеон Коуэн, муж Дороти Барнем, сидел в своей бричке, прикрыв глаза, и рассеянно гладил себя по подбородку.

— Что случилось? — спросил Шаман Симеона. Он уж было решил, что нарушено перемирие.

— Авраама Линкольна убили. Застрелили сегодня ночью в вашингтонском театре. Говорят, какой-то сумасшедший актер.

Шаман отказывался верить в эти новости, поэтому спешился и стал расспрашивать всех, кого встречал на улице. Хотя никто и не знал подробностей, очевидно было одно — история, рассказанная Симеоном, оказалась правдой, поэтому он поехал домой и поделился ужасными новостями с Алексом.

— Вице-президент займет его место, — сказал Алекс.

— Не сомневаюсь, что Эндрю Джонсон уже принял присягу.

Они долго сидели в гостиной, не произнося ни слова.

— Бедная наша страна, — сказал Шаман спустя некоторое время. Сейчас он видел в Америке пациента, который был болен чумой и долго боролся за свою жизнь, не жалея сил, а выздоровев, сбросился с утеса.

Для нации настали скорбные времена. Посещая пациентов на дому, он везде видел печальные лица. Каждый вечер в церкви били в колокола. Шаман помог Алексу взобраться на Труди. Брат сумел удержаться в седле — это был первый раз, когда он снова сидел верхом с тех пор, как его взяли в плен. Когда он вернулся, то рассказал Шаману о тоскливом и одиноком похоронном звоне, который разносился по всей прерии.

Сидя у кровати Олдена уже после полуночи, Шаман вдруг отвлекся от чтения и встретился глазами со стариком, который пристально смотрел на него.

— Тебе что-то нужно, Олден?

Он едва заметно покачал головой.

Шаман наклонился к нему.

— Олден, ты помнишь, как мой отец однажды выходил из сарая и кто-то выстрелил ему прямо в голову? Ты еще тогда обрыскал весь лес и никого не нашел.

Олден ответил ему немигающим взглядом.

— Это ты стрелял в моего отца?

Олден с трудом разлепил губы:

— Стрелял… не хотел попасть… только напугать…

— Принести тебе воды?

Олден промолчал, а потом спросил:

— Как ты… догадался?

— Ты сказал кое-что в бреду, пока я сидел с тобой, у меня на многое открылись глаза. Например, я понял, зачем ты отправил меня в Чикаго искать Дэвида Гуднау. Ты ведь знал, что он безнадежно болен, что он сошел с ума и утратил дар речи. И что я абсолютно ничего не узнаю.

— Что еще ты узнал?

— Знаю, что ты по уши увяз в этой истории. По самую больную проклятущую шею.

Тот ответил снова лишь едва заметным кивком.

— Я не убивал ее. Я… — Олден зашелся в ужасном, сильном приступе кашля, и Шаман подставил ему небольшую ванночку, чтобы тот мог отхаркивать серую слизь с небольшим количеством крови.

— Олден… Почему ты сказал Коффу, куда я отправился?

— Ты бы не оставил это дело. Ты сильно напугал их в Чикаго. Кофф прислал ко мне своего человека на следующий день после твоего отъезда. Ну, я ему и сказал. Думал, он только поговорит с тобой, припугнет. Так же, как и меня.

Он тяжело дышал. У Шамана была целая куча вопросов, но он знал, насколько Олден плох. Он вернулся на место и попытался перебороть в себе злость из-за принесенной им клятвы. В конце концов, он взял себя в руки и проглотил обиду, а Олден просто лежал с закрытыми глазами, откашливая кровь и подергиваясь от дрожи.

* * *

Почти полчаса спустя Олден снова заговорил:

— Я возглавлял здесь Американскую партию… В то утро я помогал Грюберу… мяснику. Ушел пораньше, чтобы встретить этих троих. В лесу. Когда я пришел… на место встречи… они уже изнасиловали ту женщину. Она лежала на земле, слушала, как они говорят со мной. Я начал ругаться. Сказал, что теперь не могу здесь быть… Сказал, что они, мол, уйдут, а мне с этой индианкой разбирайся…

Он помолчал немного, а затем продолжил:

— Кофф всегда все делал молча. И тогда… просто выхватил нож и убил ее.

Шаман больше не стал у него ничего спрашивать. Он чувствовал, что его просто трясет от ярости. Ему хотелось закричать, как ребенку.

— Они сказали, чтобы я молчал, и уехали. Я вернулся домой, собрал вещи. Решил сбежать, но… не знал куда. Однако меня никто не заподозрил, никто даже не стал расспрашивать, когда я вернулся.

— Ты даже помог похоронить ее, мерзавец, — сказал Шаман. Больше сдерживаться он не мог. Наверное, его выдал голос, тон которого испугал Олдена даже больше, чем сами слова. Глаза старика закрылись, и он снова закашлялся. На этот раз приступ никак не хотел прекращаться.

Шаман сходил за хинином и принес еще чашку чая из черного корня, но когда он попытался напоить Олдена, тот задохнулся и забрызгал все вокруг, залил свою ночную рубашку, поэтому Шаману пришлось его переодеть.

Несколько часов Шаман вспоминал того работника их семьи, которого, казалось, знал всю свою жизнь. Человек с золотыми руками, который мастерил удочки и коньки; тот, кто научил их охотиться и рыбачить. Вспыльчивый пьяница.

Лжец. Человек, который был пособником изнасилования и убийства.

Он поднялся, взял лампу и поднес ее к лицу Олдена.

— Олден. Послушай меня. Каким ножом Кофф убил ее? Что это было за оружие, Олден?

Но тот так и не открыл глаз. Олден Кимболл сделал вид, что не слышит голоса Шамана.

К утру, когда он коснулся Олдена, то ощутил сильнейший жар. Старик был без сознания. Когда он кашлял, то во все стороны разлетались зловонные мокроты алого цвета. Шаман взял Олдена за запястье, но едва сумел нащупать пульс — сто восемь ударов в минуту.

Он раздел Олдена и начал растирать его тело спиртом; когда он на миг оторвался от этой процедуры, то увидел, что день уже в самом разгаре. В комнату заглянул Алекс.

— Господи! Он выглядит ужасно. Ему больно?

— Не думаю, что он вообще что-то чувствует.

Ему было трудно рассказать Алексу всю правду, а тому оказалось сложно услышать все это, но все же Шаман не стал от него ничего скрывать.

Алекс всегда трудился бок о бок с Олденом, делил с ним тяготы сложной и грязной повседневной работы на ферме; старик часто давал ему уйму поручений по дому. Олден стал для него залогом постоянства в то время, когда Алекс чувствовал себя безотцовщиной и восставал против родительского авторитета Роба Джея. Шаман знал, как сильно его старший брат любит Олдена.

— Станешь сообщать властям? — спокойно спросил Алекс. И лишь его брат мог понять, какая буря бушует в его душе.