Норма Шесть становилась все немногословнее. Когда что-то из прочитанного ею или увиденного по телевизору тянуло на очередной пример человеческой глупости, она тут же отправляла Дэнни факс. Она писала, что сказал бы по этому поводу Кетчум. Дэнни без промедления отвечал, сообщая свою версию мнения Кетчума по тому же поводу.

По сути, им обоим было важно не то, что мог бы сказать Кетчум о войне в Ираке или нескончаемом конфликте на Ближнем Востоке. Главное, что это сказал бы Кетчум. И Норме Шесть, и Дэнни очень хотелось хотя бы мысленно услышать голос старого сплавщика.

Наши герои живут в памяти, пока мы вспоминаем о них.

В середине февраля над озером Гурон дули западные ветры, но когда они достигали островов залива Джорджиан-Бэй, их направление почему-то менялось. Снег продолжал падать, а ветры дули со стороны Пэрри-Саунда и Шаванаги-Бэй. Окрестности тонули в снежной пелене, и Дэнни, глядевший из окон своей «писательской хижины», уже не видел, где кончается залив и начинается материк. Казалось, высокие материковые ели теперь стоят не среди леса, а растут прямо на заливе. Или лес вдруг стал плавучим. Ветер закручивал снежные вихри, вздымая их в воздух и делая похожими на маленькие снежные торнадо. Иногда, если ветер дул с юга, вдоль застывшего залива Шаванага-Бэй появлялись настоящие торнадо, похожие на те, что увидишь на американском Среднем Западе или в канадских прериях. Вот с ними, если верить Энди Гранту, шутки плохи. У писателя не было оснований не верить Энди: этот человек вырос здесь, и, если о чем-то предупреждал, его слова не стоило пропускать мимо ушей.

Неутомимая с утра позвонила Дэнни на мобильный телефон и сказала, что сегодня приезжать за ней не надо. Гнать глиссер при нулевой видимости небезопасно. Девушка рассказала, как несколько лет назад один редкостный идиот из Огайо решил в такую погоду покататься на глиссере. Его машину вынесло на скалы О’Коннор-Рокс — чуть западнее залива Мунлайт-Бэй. (Тем же маршрутом ездил и Дэнни, когда забирал и отвозил Неутомимую.)

— Ну и что случилось с этим редкостным идиотом? — спросил писатель.

— Что именно, никто не знает. Когда его нашли, он был как мерзлое бревно.

— Хорошо. Не будем рисковать, — согласился Дэнни. — Я могу приехать за тобой завтра или послезавтра. Словом, когда буран прекратится. Я тебе позвоню, или ты позвони мне.

— Поцелуйте за меня Героя, — сказала Неутомимая.

— Я его редко целую. Знаешь, как-то не особо тянет целоваться с этим псом.

— А напрасно, — сказала жительница «земли оджибве». — Если б вы его почаще и побольше целовали, он бы тоже был ласковее с вами.

Все утро Герой исправно наполнял пространство «писательской хижины» своими отнюдь не благородными газами. А в такой атмосфере Дэнни как-то не хотелось целовать пса.

— Боже, опять! — восклицал писатель, слушая и вдыхая очередной залп.

Будь погода иной, Герой давно был бы отправлен наружу. Но сейчас установилась именно та погода, когда хороший хозяин не выгонит свою собаку (даже если это отчаянно газующий «уокеровский кунхаунд»). Между тем «загазованность» не мешала работе. Дэнни уверенно приближался к началу первой главы.

Он написал несколько фраз, и они понравились ему своей цельностью. Все слова стояли на месте, даже знаки препинания менять не надо. Эти фразы он написал покрупнее на отдельном листе и прикнопил (для памяти и вдохновения) к грубой сосновой стене своего домика. Сейчас Дэнни глядел на лист, перечитывая удачные предложения.

«Она просто текла, как всегда текут реки. И где-то под бревнами сейчас плыло тело юного канадца. Движущиеся бревна пихали его взад и вперед».

Дэнни любил повторение слов. Он знал: эта фраза должна встать в конец главы. Если поставить ее в начале, она только все испортит. Слова «под бревнами» Дэнни подчеркнул: неплохое название для главы. Между тем «центром тяжести» в этой главе являлся повар, а вовсе не парень, провалившийся под бревна.

«Стоило произнести в его присутствии слова „прошлое“ или „будущее“, как повар непременно хмурился», — записал Дэниел Бачагалупо. У него собралось несколько разрозненных фраз, характеризующих молодого повара. Они служили писателю опознавательными знаками, позволяя ориентироваться в сюжете первой главы. От первого такого «знака» он перешел ко второму: «Повар считал, что название реке дали неточное — изгибов на Извилистой было совсем мало». Чем дальше разворачивается повествование, тем больше подробностей он сообщит об этом поваре. Так, вскоре повар увидит, что «сплавщик со сломанным запястьем выбрался на берег, держа здоровой рукой свой багор».

Повар станет центральной фигурой первой главы, равно как и его сын. «Повар был уверен: под бревна угодил не кто иной, как юный канадец», — записал Дэнни еще одну удачную фразу. Одна фраза, с такой легкостью начатая, никак ему не давалась: «На лице повара отражалось сдержанное опасение, будто он привык заранее предвидеть самые невероятные бедствия». Слишком серьезное заявление, после которого должны последовать еще несколько дополнительных фраз. Вот только каких? И в какую часть главы поместить этот кусок? Писательский опыт научил Дэнни никогда не биться над фразой. Здесь упорство дает чаще всего обратный результат. Лучше обождать до завтра, когда сопутствующие фразы родятся сами собой и он поймет, куда поставить этот фрагмент. А сейчас достаточно будет перепечатать все фразы, относящиеся к повару, на отдельный лист и тоже прикрепить к стенке.

«В таких местах, как поселок Извилистый, не менялась только погода». Неплохое предложение. Пожалуй, с него можно было бы и главу начать, однако Дэнни не торопился. Он найдет более эффектную и емкую начальную фразу. Но эти слова о погоде тоже пригодятся в качестве очередного «опознавательного знака». «Это был апрель — время грязи и подъема воды в реке». А если начать с этой фразы? Нет. Близко, но не то.

Все, что относилось к Кетчуму, пока было лишь мелкими фрагментами мозаики. Ни одной целой фразы, только обрывки. Вот повар представил, каково Кетчуму сейчас. Опять повар. Фраза хорошая, но каким будет ее продолжение? В другом куске, опять-таки через повара, сообщалось, что «покалечился Кетчум — отнюдь не новичок в сплавном деле». Дэнни нравились эти обрывки; нужно лишь найти для них удачное место. Возможно, там, где Кетчум лежал на спине, «напоминая медведя, выброшенного рекой». Главное — не растерять эти крохи. Значит, и они пусть отправляются на стенку.

Пока что образ Эйнджела получался у писателя более объемным, чем образ Кетчума, хотя для Дэниела Бачагалупо было очевидно: главный персонаж нового романа — Кетчум. (Возможно, самый главный.)

Здесь размышления писателя были прерваны двумя событиями: