Поэтому я проигнорировал Саймона-Питера. Как определилось позднее, это была одна из самых дорогостоящих ошибок моей жизни.

Меры, которые король принял в отношении правительства страны на время своего отсутствия, демонстрировали недостаток политической мудрости и способности постигать характеры других.

А.Л. Пул. «Оксфордская история Англии: От «Книги судного дня» Вильгельма Завоевателя до Великой хартии вольностей»

Король Ричард ни в чем не мог отказать своей матери. Когда она попросила его разрешения на то, чтобы Иоанн жил при ней в Англии, тот был освобожден от клятвы держаться подальше. И все же наследником Ричарда стал Артур… (Артуру) было всего три года, и он находился под присмотром своей матери, герцогини Констанции… которая якобы являлась наложницей Иоанна Безземельного.

Альфред Дагган. «Дьявольский выводок»

1

Филип уехал из Пенмаррика, держа по чемодану в каждой руке и с плащом, перекинутым через плечо, и сел в поезд, идущий из Пензанса в Саутгемптон. Мать захотела проводить его до самых доков и попрощаться, только когда он сядет на пароход, но он не согласился. Он не любил долгих проводов. По его просьбе я отвез их обоих на «даймлере» Карнфортов на станцию и прошел вместе с матерью на платформу. Филип держался легко, непринужденно.

— Береги себя, мама, — сказал он, целуя ее и милостиво позволяя ей прижаться к себе на несколько секунд. — Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-нибудь случилось, пока меня нет. И приготовь побольше бузинного вина, чтобы отпраздновать мое возвращение в 1933 году.

Мать, конечно же, принялась плакать.

— Пожалуйста! — хрипло попросил он. — Не расстраивайся! Я вернусь. Я ведь вернулся из Алленгейта, правда? А тогда отсутствовал семь лет! Я и теперь вернусь. Просто потерпи, вот и все.

Я как раз подумал, какой он черствый мерзавец, когда он отвернулся от нее и я увидел у него в глазах слезы.

— До свидания, Филип, — сказал я. — Удачи!

Он не ответил. Наверное, не мог. Когда кондуктор засвистел, он сел в вагон, а через несколько секунд поезд двинулся вперед, а он — к новой жизни на чужой земле. Я спрашивал себя, понравится ли ему там, попытался предположить, о чем он сейчас думает, но не смог.

— Ну что ж, мама, — наконец произнес я. — Пора домой.

Она неожиданно превратилась в старую-старую женщину с неверными движениями и увядшим лицом. Я взял ее под руку, вывел со станции и помог сесть в машину. Она плакала всю дорогу до фермы.

— Не уходи, Джан, — взмолилась она, когда я въехал во двор и собирался помочь ей выйти из машины. — Пожалуйста, останься ненадолго. Пожалуйста.

— Конечно, мама. Я как раз сам хотел это предложить.

Но я уже начал волноваться. Разумеется, я сочувствовал ей, но у меня была своя жизнь, свои проблемы, и мне не хотелось, чтобы меня бесконечно связывали ее дела. Я уже решил сказать, что хотя я и готов заезжать к ней раз в неделю, ей не следует ожидать, что я буду бросаться к ней по первому зову. Мне это казалось разумным. Я буду выполнять свой долг перед ней, как и полагается настоящему христианину, но хочу ясно очертить границы этого долга. В конце концов, у каждого должна быть какая-то независимость, и я не одобрял стариков, которые слишком цепко держались за молодежь.

Но уехать с фермы оказалось сложнее, чем я думал. Я с удовольствием пообедал с матерью, но когда понял, что она хочет, чтобы я остался еще и на чай, решил тут же облегчить свое будущее бремя, напомнив ей, что я не единственный ее ребенок.

— Почему бы тебе не пригласить Мариану? — предложил я. Мать гордилась светскими успехами Марианы, и всего каких-нибудь несколько лет назад та была ее любимой дочерью. — Я уверен, что ей захочется, чтобы ты еще раз посмотрела на Эсмонда.

Но мать покачала головой.

— Она не захочет приехать. Здесь для нее все слишком провинциально, и потом она не любит вспоминать, что ее мать живет на ферме.

С этим трудно было спорить. Я почувствовал себя не в своей тарелке. Бесполезно было предложить позвать вместо Марианы Лиззи, поскольку я знал, что Лиззи не приедет; мать никогда ее особенно не любила, между ними существовала взаимная антипатия. До меня впервые дошло, что как только Филип исчез из ее жизни, она осталась совсем одна.

— Я привезу Жанну, — в отчаянии сказал я, хотя знал, что Жанна слишком занята своим мужем-инвалидом и поэтому может нанести матери только мимолетный визит. — Я съезжу в Ползиллан и привезу ее сюда.

— Лучше я посижу с тобой, чем с Жанной, — жалко улыбаясь, сказала мать и попыталась схватить меня за рукав, чтобы удержать.

Я почувствовал себя самым последним скотом.

— Нет, мама, — сурово возразил я, — это несправедливо по отношению к Жанне, разве нет? Ты же знаешь, она очень добра и всегда полна сочувствия.

— Не хочу, чтобы она суетилась вокруг меня, как будто я тоже инвалид, — сказала мать. — Не хочу Жанну.

Со старыми людьми иногда бывает очень трудно. Я почувствовал, что она начинает меня раздражать.

— Я зайду завтра, мама, — пообещал я, — но сейчас мне действительно надо ехать. — Решительно поднявшись, я попытался не замечать слез у нее в глазах, трясущихся рук, молчаливой просьбы остаться.

Я проехал по дорожке и, повернув к Зиллану, смахнул пот со лба. Я чувствовал себя совершенно измотанным. Когда я приехал в Ползиллан, то чуть не попросил дворецкого принести мне виски, но передумал. Половина третьего — не то время, чтобы пить виски, и мне совсем не хотелось, чтобы по приходу Зиллан поползли слухи о том, что я алкоголик.

Сестра заставила меня прождать в гостиной пять минут. Она выглядела уставшей и некрасивой. Я помнил, что когда-то давно она была хорошеньким ребенком, но теперь она стала слишком высока, слишком худа, а ее мышиного цвета волосы были растрепаны и непривлекательны. У нее были большие терпеливые голубые глаза и беспокойная улыбка человека, готового к страданиям.

— Я могу уделить тебе не более пяти минут, — нервно произнесла она, когда мы поздоровались. — Не сердись, но Джерри так болен, что я не могу оставлять его надолго. Сейчас приедет доктор Маккре, и мне придется тебя покинуть.

Я знал, что моему зятю стало хуже, но и представления не имел о том, что болезнь достигла критической стадии. Мне стало неловко, я замешкался, не зная, как сформулировать свою просьбу, но Жанна уже догадалась, зачем я пришел.

— Наверное, тебя мама прислала, — сказала она. — Что ж, мне жаль, но я не могу покинуть Джерри — об этом не может быть и речи. Я уверена, мама поймет, что муж для меня сейчас — самое главное.

— Но, может быть, ты могла бы съездить на ферму хотя бы на час? Ты ей действительно нужна, Жанна…

— Нет, не нужна! — воскликнула Жанна, и я, потрясенный, увидел, что выражение ее глаз, обычно такое мягкое, стало каменным от гнева. — Я никогда не была ей нужна! Я провела столько времени на ферме, пытаясь угодить ей, но ей было дело только до мальчиков, а теперь, когда мальчиков нет, она ждет, что я помчусь к ней! Не побегу! Она никогда ничего для меня не делала, так почему я должна что-то делать для нее? Она постоянно твердила мне, что я останусь синим чулком, что никогда не выйду замуж, а когда я все-таки вышла замуж, она обозвала меня дурой и отпускала презрительные замечания в адрес моего мужа. Я ее презираю; можешь вернуться на ферму Рослин и передать ей мои слова! — Прежде чем я успел ответить, она, разрыдавшись, выбежала из комнаты.