— Минуточку, — вставил я. Новость, что Уильяма увольняют, шокировала сама по себе, но то, что его заменит Смитсон, было еще хуже. — Я знаю Смитсона. Это невзрачный человечек с куньим лицом и густым северным акцентом. Корнуолльские фермеры никого не будут любить меньше, чем его. Послушай, Филип, если ты хочешь, чтобы кто-нибудь управлял имением, уверен, что я бы справился…

— Ты бы справился, — прямо сказал Филип, — но, как я уже сказал, я не хочу, чтобы кто-нибудь из членов нашей семьи жил в Пенмаррике, пока меня нет. Мне кажется, что безопаснее оставить поместье в руках наемного профессионала.

— Ты хочешь сказать, что мне нельзя будет и носа показать в Пенмаррик, пока тебя не будет?

— Пойми, это для твоего же блага. Если что-нибудь случится, я не смогу обвинить тебя.

— Но ведь кто-то же должен контролировать Смитсона, кто-то должен следить за счетами! Не думаешь же ты, что Хелена с этим справится!

— Хелена возвращается в особняк Ползиллан, — холодно сообщил Филип, — поскольку, раз в Канаду я уезжаю один, вряд ли есть смысл и далее притворяться, что наш брак был успешным. Но я оставляю экономку и совсем немного прислуги, а у мамы и у Майкла Винсента будут полномочия поверенных, и они будут следить за счетами. Я попросил Майкла присылать сюда Саймона-Питера Рослина раз в месяц присматривать за делами.

— Саймона-Питера Рослина! — Я был поражен.

— Да, он сказал мне, что вы знакомы по Оксфорду. Я и не знал, что он твой друг.

— Он мне не друг, — сказал я. — Я видел его пару раз, а как-то мы выпили вместе, но он был одним их тех трудолюбивых мальчиков из простых школ, что работают на стипендию: делу — время, а на потеху и часа не остается. Кроме того, он старше меня. Он был уже на третьем курсе, когда я поступил на первый. — Саймон-Питер Рослин был двоюродным братом Ребекки, единственным сыном ее дяди Джареда. Это был бледный, замкнутый, очень скучный молодой человек, его отличали невероятное усердие в работе, фанатичная преданность левым партиям и полное отсутствие интереса к развлечениям, близким сердцу большинства выпускников. — Кажется, он успешно закончил юридический, — сказал я, — но разве что мальчики из простых школ поступают в Оксфорд с мыслью, что там только и занимаются тем, что зубрят ad infinitum[14]. Впрочем, мне кажется, он действительно хорошо учился.

— Он отлично работает у Майкла, — заметил Филип. — Мне кажется, Майкл когда-нибудь сделает его партнером. Он уже два года как помощник поверенного и создал себе имя.

— Правда? — сказал я. Мне было неинтересно выслушивать историю о похвальных попытках фермерского сына преуспеть в профессии среднего класса. — Удивительно, что Майкл взял его в свою фирму, если учесть, что Майкл — один из величайших снобов, доставшихся двадцатому веку от девятнадцатого. Но, может быть, он думал, что таким образом отдает дань времени и поступает демократично.

— Мне Саймон-Питер нравится, — упрямо повторил Филип, наливая себе еще апельсинового сока. Я оглядел элегантную мебель, картины маслом на стенах и неожиданно представил себе, как Саймон-Питер Рослин раз в месяц будет обедать в Пенмаррике, когда приедет проверять счета. Саймон-Питер Рослин с его неумелым оксфордским произношением, голубыми невеселыми глазами за очками без оправы и мягкими белыми руками, дергающими за юридические ниточки, с помощью которых он проникнет в мой дом, на мою землю.

— Должен сказать, — произнес я с рассчитанной небрежностью, — я нахожу крайне несправедливым, что Саймону-Питеру Рослину будет дозволено приходить сюда, когда ему взбредет в голову, а мне даже нельзя будет и носа показать в течение трех лет.

— Несправедливым? — воскликнул Филип, посмотрев на меня своим тяжелым, холодным взглядом: — Не вижу в этом ничего несправедливого. Это просто удобное решение сложной проблемы — как еще можно избежать семейных неурядиц, пока я нахожусь за семь тысяч миль на другом краю света? Честно признаться, меня удивляет, что ты так из-за этого расстраиваешься. Что для тебя Пенмаррик? Я понимаю, что теперь, когда Сеннен-Гарт закрылась, ты будешь искать работу, но уверен, что Уильям с удовольствием примет твою помощь в управлении поместьем Карнфорт, если твой тесть даст ему работу, конечно. На самом деле теперь, когда ты так хорошо обеспечен, тебе и работать-то незачем. Твоя жена — богатая наследница, и когда умрет старый Карнфорт, ты станешь хозяином особняка Карнфорт. У тебя будут и деньги, и земля, и, честно признаться, мне кажется, что в особняке жить гораздо приятнее, чем в этой разваливающейся могиле. Ты богат! Улаживая юридические проблемы с помощью Майкла и Саймона-Питера, я исходил из того, что тебе не нужен ни Пенмаррик, ни мои деньги, если я умру раньше тебя.

Сердце мое замерло. А когда забилось опять, я почувствовал себя так, словно меня ударили ниже пояса. Мне нечем было дышать.

— Я не совсем понимаю, — очень четко произнес мой голос откуда-то издалека. — Ты хочешь сказать…

— Я только что составил завещание, — сообщил Филип. — Я все оставил Джонасу.

Я уставился на него. Поначалу мне было даже трудно понять, что он сказал. Мне показалось, что молчание длилось вечно, хотя на самом деле прошло, может быть, не более пяти секунд, пока наконец мне удалось выдавить вежливое:

— Понимаю. Ребекка очень обрадуется.

— Мне казалось, что это будет справедливо, — сказал он. — В конце концов, как я и сказал, ты получишь особняк Карнфорт и все деньги Карнфортов, а у мальчика нет ничего, кроме фамилии Касталлак. Я собираюсь сделать его моим наследником, оплатить его обучение, позаботиться о том, чтобы он знал все о нашем родовом поместье, и так далее. Когда я вернусь из Канады, ему будет семь, и я смогу узнать его получше. Он сможет проводить в Пенмаррике выходные.

Я ничего не сказал. Я лишился дара речи.

— Я решил сообщить тебе о своем решении раньше, чем другим, — продолжал Филип, — потому что после Джонаса это более всего касается тебя.

— Большое спасибо.

— Завтра я повидаюсь с Ребеккой и расскажу ей все. Еще мне хочется посмотреть на мальчика, я ведь его почти не видел. Честно признаться, мне бы больше хотелось назначить наследником Эсмонда, но ведь по условиям отцовского завещания он не может им стать.

Меня охватило неудержимое желание ударить его и отомстить, хотя бы пустячно, за обиду, которую он мне нанес.

— Значит, ты потерял надежду на то, что у тебя родится собственный сын? — простодушно спросил я. — Горько слышать это.

Он даже не поморщился. Он поднял голову, посмотрел мне прямо в глаза и сказал напрямик:

— Я уже признал, что мой брак неуспешен, а раз мы с женой не живем вместе, то вряд ли я могу ожидать появления сына.

— Разве ты не можешь развестись и создать новую семью?

— У меня нет совершенно никаких оснований для развода, и у Хелены — тоже. Даже если бы мы развелись, то последнее, что я надумал бы сделать, — это жениться с целью обзавестись сыном. — Он нервно прошел к буфету и взял в руки графин с виски. — Еще выпьешь?