— Нет, спасибо. Я лучше пойду.

Каким-то образом мне удалось выйти из дома, не потеряв над собой контроль, но когда я сел за руль, то не чувствовал уже ничего, кроме ярости; я так рассвирепел, что мне было страшно вести машину. Мне удалось доехать до ворот поместья; там я остановился, вышел и принялся ходить возле машины взад и вперед, пытаясь успокоиться, но безуспешно. В голове стучало, что мне на три года запретили появляться в Пенмаррике, что меня лишили моего законного наследства в пользу четырехлетнего ребенка, который не способен отличить Пенмаррик от Букингемского дворца.

Ярость причиняла боль; сердце мое словно разрывалось в клочки. Я не мог поверить, что меня так упорно преследует несправедливость. Как будто я могу удовлетвориться особняком Карнфорт! Как будто этот особняк когда-нибудь будет значить для меня столько же, сколько Пенмаррик! Я был вне себя от негодования, меня снедало беспомощное желание отомстить.

— Он об этом пожалеет, — сказал я серым стенам, окружавшим усадьбу. — Я заставлю его пожалеть об этом. Он за это заплатит. — Заухала сова, в темноте вздохнуло дерево, морской бриз остудил щеки. — Я не сдамся, — сказал я им. — В конце концов я получу то, что хочу, сколько бы людей ни стояло у меня на дороге.

Я все ходил взад и вперед, планируя, как буду добывать справедливость и исправлять тот ущерб, который был причинен мне. Я закурил сигарету, выкурил ее до конца, раздавил окурок в пыли под ногами. Потом наконец сел в машину и поехал в Морву, но не доехал еще и до Пендина, когда понял, что мне не хочется видеть Ребекку. Как только она поймет, что я расстроен, то захочет узнать, в чем дело, а как только узнает, то будет на седьмом небе от радости за своего дорогого сыночка.

— К черту Ребекку, — сказал я рулю и развернул машину к холмам в сторону Пензанса. — К черту Джонаса. К черту всех.

Меня охватило самое ужасное чувство одиночества, такое невероятное, словно я стоял один в пустыне, которая простиралась вдаль, насколько мог видеть глаз. Когда я приехал в особняк Карнфорт, мне потребовалось известное время, чтобы обрести равновесие, но в конце концов я взял себя в руки и начал трезво размышлять о ситуации, в которую меня поставил Филип.

Во-первых, я понял, что полон решимости жить в Пенмаррике. Я мог довольствоваться жизнью в особняке Карнфорт, пока был уверен, что унаследую Филипу и что Карнфорт — мое временное пристанище, но теперь я восстал против мысли, что проведу там всю свою жизнь; формально лишившись Пенмаррика, я обнаружил, что нуждаюсь в нем больше, чем когда-либо прежде. Я поставил себе целью во что бы то ни стало доказать Филипу, что он неверно оценил ситуацию и занял неправильную позицию, а поскольку о человеке судят по делам, то я решил, что наилучшим способом продемонстрировать Филипу его ошибку будет проникнуть в Пенмаррик и управлять поместьем. Таким образом я докажу ему, что Пенмаррик, а не Карнфорт — моя главная забота. В то же время я покажу, что у меня есть административные способности. Как только я смогу убедить Филипа, что достоин стать его наследником, он, конечно же, и думать забудет о Джонасе. Его любимым племянником был Эсмонд, а Джонас, к тому же, воспитывался в рабочей среде, окруженный Рослинами, и, понятно, не подходит для такого наследства, которое Филип намеревался ему оставить.

Филип запретил мне под каким бы то ни было предлогом появляться в Пенмаррике, и его надо было заставить переменить это решение прежде, чем он уедет из страны.

На следующее утро я встал рано, срезал в теплицах Карнфорта огромный букет экзотических цветов и отправился в Зиллан к матери.

2

Мать встретила меня с большой радостью, восторженно вскликнула при виде цветов и сервировала для нас чай на кухне. Выглядела она хорошо; ее движения не были похожи на движения старой женщины, а когда мы расположились за столом, я залюбовался ее грацией и осанкой. И мне было легче легкого сделать ей комплимент, что выглядит она молодо. Вскоре мне удалось повернуть разговор в нужное русло, и мы, как всегда, заговорили о Филипе и его планах.

— Ты очень будешь скучать по нему, — с жалостью сказал я. — Тебе будет тяжело.

— Я предпочитаю, чтобы он был счастлив в Канаде, чем несчастлив в Корнуолле, — сказала верная Филипу мать, — и это правда. Я не переношу, когда он несчастлив. Конечно, я была шокирована, услышав о его планах, но, убедившись, что он на самом деле этого хочет, я приложила все усилия, чтобы примириться с неизбежным. Я никогда не стояла у Филипа на пути. Я всегда хотела для него самого лучшего, а если для него наилучшее — отправиться на три года за границу, то с моей стороны было бы неправильно умолять его остаться. Кроме того, я буду не совсем одна. Я каждый день смогу общаться с Энни и с девушками Тернер, а ты и Жанна живете всего в нескольких милях отсюда. Мне не на что жаловаться. — Она замолчала, чтобы отхлебнуть чаю, а я как раз приготовился пообещать, что буду часто заходить, когда она сказала: — Мистер Барнуэлл будет заходить ко мне время от времени, хотя он и очень стар и мало двигается. Мистер Барнуэлл был мне хорошим другом с тех пор, как я приехала в Зиллан. Печально, что он скоро покинет свой пост, но я рада, что он по-прежнему будет жить в своем доме.

— Да, для тебя это очень хорошо, — нейтрально проговорил я и сразу вспомнил о новом священнике, сыне моего отца от соперницы матери, Розы Парриш. Я решил, что более тактично будет увести разговор от темы зилланского священника.

— Что касается планов Филипа… — начал я, но был прерван.

— Я слышала, что на помощь мистеру Барнуэллу приедет Адриан Парриш, — перебила меня мать. — Мне сказал Филип вчера вечером.

— Да, — пробормотал я. Мне было как-то не по себе. — Мне он тоже сказал. — Я не знал, о чем говорить дальше.

— Филип сказал, что я смогу посещать церковь в Сент-Джасте, а Адриан не будет ко мне заходить.

— Конечно, мама, — быстро произнес я. — Я распоряжусь, чтобы каждое воскресное утро машина из Пенмаррика приезжала за тобой и отвозила в Сент-Джаст.

— Но я не хочу ездить в Сент-Джаст, — сказала она. — Церковь в Зиллане — моя любимая церковь, я не хочу больше нигде молиться. — Она прихлебнула чай. — Только не говори Филипу, — попросила она. — Его расстроит, что я посещаю богослужения, которые проводит Адриан, поэтому я не скажу ему, что не поеду из Зиллана в Сент-Джаст. Не думаю, что мне будет неприятно посещать службы Адриана. В конце концов, священник есть священник, не правда ли? Не имеет значения, кто он и откуда. Не следует поддаваться предрассудкам, и, кроме того, мистер Барнуэлл так его любит, что, наверное, в нем есть что-то, заслуживающее похвалы, правда?

— Конечно… — Я был так удивлен ее решением, что не мог придумать, что еще сказать.

Но мать уже переменила тему разговора.

— Жаль, что Хелена не будет жить в Пенмаррике, — сказала она, и тень промелькнула у нее на лице. — Я обещала Филипу, что в его отсутствие присмотрю за делами усадьбы, но меня удивило, что Хелена не сможет сама о них позаботиться.

Я решил не касаться скользкой темы брака Филипа.