— Наверное, будет нескромно спросить: вас кто-то ждет?

Мориц улыбнулся, сидя в тени рядом с принцессой:

— Возможно...

— Так это женщина?

— Если предположить, что это так, разве это может иметь какое-то значение для вас, принцесса?

— Уже нет. Ни один мужчина не пользуется таким успехом у женщин, как вы. А вот во времена бедняжки Лекуврёр все было совсем иначе. Ее вы любили, не правда ли?

— Не считая себя на это способным, — пробормотал он, повернув голову к окну, чтобы скрыть свое волнение.

Воцарилось молчание, а потом принцесса спросила:

— У вас еще сохранился мой портрет?

— Естественно!

— Я не вижу в этом ничего естественного, потому что вы меня больше не любите. Верните его мне!

— Нет. Что бы вы ни думали, он для меня бесконечно дорог, он был со мной во всех моих кампаниях. Я держу его в шкатулке (он чуть не добавил «вместе с письмами Адриенны»), ключ от которой всегда ношу на цепочке на шее.

— Трофей, как захваченные у противника знамена, которые висят под сводами собора Парижской Богоматери?

Луиза-Елизавета усмехнулась, и в голосе ее послышалась горечь. Мориц был этим тронут и, наклонившись, стал искать руку принцессы в рукаве ее огромного соболиного манто. Она немного посопротивлялась, но потом сама поднесла руку к его губам.

— Не пытайтесь обмануть себя! — воскликнул он. — Я никогда не был оратором, вы это знаете, и я плохо могу выразить свои чувства. Как вам объяснить, чем вы были и чем остаетесь для меня? Сном, наверное, от которого я так и не отошел.

— Можно ли мечтать об одной женщине в объятиях другой?

— Это вопрос, на который вы могли бы ответить и сами. После смерти вашего мужа ваше имя было связано со многими другими, такими известными людьми...

— Это смешно! Вы находились на другом конце света. И как вы могли быть в курсе всех придворных сплетен?

Она попыталась вырвать свою руку, но Мориц крепко держал ее:

— Вы не можете себе представить, как быстро они распространялись даже в самых удаленных армиях. Это выглядит чудом, но это факт. Нужно ли назвать имена?

— Не будьте наглецом. Мне ли их не знать! И будете ли вы удовлетворены, если я признаюсь... Мне случалось вспоминать, как много значили мы друг для друга. Особенно в некоторые ночи...

Без всякой мягкости он прижал ее к себе и свободной рукой отбросил мех от лица принцессы:

— Они могут возродиться! Я сразу это почувствовал, как только увидел вас в обществе короля, такую же красивую, как в моих воспоминаниях, такую же...

Он не договорил. Она вдруг обмякла в его объятиях, и их губы соединились со странной естественностью. Было похоже, что они продолжают свой последний поцелуй в том же месте, где остановились в прошлый раз.

Потом она прижалась к Морицу, положив голову ему на плечо:

— Как такое возможно... После стольких лет? — вздохнула мадам де Конти.

— Я не знаю, но это прекрасно! Тем более что мы теперь стали намного ближе. Вы — вдова, и я — холостяк. Вы — принцесса, и я — королевской крови. Я даже чуть было не стал царем всея Руси, — засмеялся он, а потом добавил — Давайте поженимся!

Едва он успел произнести эти слова, как их очевидность показалась ему ослепительной. Разве не были они созданы друг для друга? К ее ногам он готов был бросить все лавры своей славы, которая, он это чувствовал, была уже совсем рядом! Рядом с ней ночи были бы столь же прекрасны, как и дни!

Тем не менее она отклонилась и вновь заняла свое место в другом углу кареты.

— Это невозможно! — печально прошептала она.

— Почему? Я достоин вас, а скоро моя слава еще более упрочится!

— Я не сомневаюсь в этом, но мой сын вас убьет!

Тишина, которая снова установилась в карете, была уже другого рода, чем та, что ей предшествовала. Слова, произнесенные Луизой-Елизаветой, были тяжелы, как надгробная плита. А потом Мориц тихо сказал:

— Чтобы желать смерти кого-либо, нужно ненавидеть, а чтобы ненавидеть, нужно много знать. В данном случае ничего подобного нет. Все, что мне известно, — это то, что он воевал в Баварии под командованием маршала де Белль-Иля, когда и я был там, но не более того!

— Он все это знает о вас, и даже более, чем вы можете себе представить. Прежде всего, вы — сын курфюрста Саксонии, который, как он считает, вытеснил его деда силой, в то время как он был избран в короли Польским Сеймом и еще находился в море, чтобы приплыть в Польшу и получить свой трон. Нет, не спрашивайте меня! — настояла она, положив руку на руку своего спутника. — Мы запутаемся в лабиринтах политики, а у меня нет ни склонности, ни желания переписывать историю. Дела обстоят так, вот и все! Кроме того, Луи-Франсуа знает, что было время, когда о нас с вами шли разговоры. Кто его проинформировал, я не знаю, но было бы удивительно, если бы он об этом не услышал. Только он не уверен, что мы были любовниками, потому что для этого не было никаких доказательств. И поэтому я предпочла бы, чтобы вы вернули мне мой портрет. Если он узнает, что он у вас...

— Ну и что он сделает? Вызовет меня на дуэль? Но в этой игре я буду посильнее его.

— Что вы об этом знаете? Он очень умный... И он моложе, следовательно, он более подвижен!

Последовал раздраженный ответ.

— Вы принимаете меня за старика? — зарычал Мориц. — Я до сих пор прекрасно владею оружием и...

—Я в этом уверена. Я просто пытаюсь заставить вас понять его доводы, пусть плохие, не говоря уж о третьем обстоятельстве, питающем обиду моего сына...

— А что это за обстоятельство?

— Он думает, что вы как-то замешаны в смерти его отца.

— Я? — воскликнул пораженный граф. — Но с чего он это взял? И, кстати, когда ваш муж присоединился к своим предкам?

— Прошло уже... шестнадцать лет. Это случилось в 1727 году...

В ответ на это Мориц засмеялся:

— В то время, моя дорогая, я воевал в глубине Европы за Курляндское герцогство, которое мне сначала дали и которое