Колфаксу это мнение казалось искренним и убедительным, и он мысленно отдавал должное проницательности Уайта, так как при всем своем расположении к Юджину, в обществе которого он много бывал, Колфакс не вполне доверял ему. Он часто думал, что в Юджине слишком много внешнего блеска, и подозревал его в некоторой беспечности и легкомыслии.

Под видом помощи Юджину Уайт старался, не вмешиваясь фактически, давать Колфаксу советы, касавшиеся то отдела рекламы, то отдела распространения. Он пытался даже высказывать свои соображения (одному богу известно, откуда он их брал!) насчет руководства журналами и выпуска книг и, передавая их неизменно через Колфакса, принимал все меры к тому, чтобы начальники отделов знали, от кого они исходят. Его тактика заключалась в том, чтобы сперва обсудить какую-нибудь пришедшую ему в голову мысль с Хейзом или Гилмором (заведующим отделом распространения), или с кем-либо из редакторов, а потом устроить так, чтобы эта идея попала в отдел уже как распоряжение, исходящее от Юджина. Последний так стремился добиться хороших результатов, что простодушно принимал к сведению все разумные советы, и ему долго и в голову не приходило, что его разыгрывают. Подчиненные Юджина стали, однако, понимать, что тут что-то неладно, так как все знали, что Уайт – подголосок Колфакса и между ним и Юджином нет полного единодушия. Они решили, что Юджин вынужден считаться с Уайтом, и вскоре в отделах укрепилось мнение, что Юджин и Уайт не могут ужиться друг с другом, но что Уайт сильнее и Юджину несдобровать.

Было бы утомительно рассказывать о бесчисленных интригах и происках, представляющих изнанку жизни всякого предприятия, – каждый, кто когда-либо работал в небольшом или большом учреждении, достаточно знаком с этим. Юджин не был дипломатом. Он понятия не имел о коварстве, с каким Уайт и прочие, родственные ему по духу и наклонностям люди представляли в неверном свете все, что касалось его работы. Уайт невзлюбил Юджина и поставил себе целью сломить его влияние. Прошло немного времени, и некоторые редакторы стали обнаруживать, что любая их попытка добиться чего-либо от типографии наталкивается на затруднения, а когда они жаловались, всегда выходило, будто всему виной их собственная беспорядочность или скверный характер. Случалось, что в отделе рекламы сотрудники допускали ошибки в передаче фактов или в оформлении, и, как ни странно, эти ошибки непременно выходили наружу. Юджин заметил, что его работники быстро преодолевают всякие трудности, если обращаются к Уайту, а когда они прибегают к нему, ничего не получается. Вместо того чтобы закрывать глаза на эти мелкие неприятности и заниматься своим делом, Юджин тратил время на стычки и жалобы, и это лишь выставляло его в невыгодном свете как руководителя, не способного сохранять мир и порядок в своем ведомстве. Уайт был неизменно любезен, невозмутим, всегда готов дать убедительные объяснения.

– Возможно, он просто не умеет ладить с этой публикой, – говорил он Колфаксу, и если кого-нибудь увольняли, это принималось как доказательство слабости руководства.

Иногда Колфакс, по совету Уайта, просил Юджина быть осторожнее, но тот уже ясно понимал, что происходит, и не сомневался в том, кто стоит за спиной патрона. Он даже собирался раскрыть игру Уайта и привлечь его к ответу в присутствии Колфакса, но потом махнул рукой на эту затею, поскольку у него не было явных улик. Уайт же умел внушить Колфаксу, что он все делает в интересах Юджина. Решительное сражение откладывалось.

Тем временем Юджин, по этой ли причине, или, вернее, потому, что он не рассчитывал долго удержаться на своем посту, так как не имел пая в предприятии Колфакса и не мог приобрести его, стал сильно задумываться над предложением, которое сделал ему Кенион Уинфилд, не забывший о молодом издателе после их памятной беседы в доме Уилибрэндов на Лонг-Айленде. Уинфилд часто вспоминал о Юджине в связи со своим новым планом, который заключался в том, чтобы на южном побережье Лонг-Айленда, километрах в тридцати пяти от Нью-Йорка, создать первоклассный курорт. Этот курорт по своим санаториям и отелям должен был превзойти Палм-Бич и Атлантик-Сити и явить, в непосредственной близости от Нью-Йорка, такое воплощение красоты и роскоши, чтобы толпы праздных богачей и преуспевающих спекулянтов устремились туда со всех других курортов. Уинфилд много размышлял об этом, но не разработал еще проекта, который удовлетворял бы его полностью; и ему пришла мысль, что Юджин мог бы заинтересоваться этим как художник.

К сожалению, план этот словно был создан для того, чтобы увлечь Юджина, хотя он и так был занят по горло. Ничто не вдохновляло его так, как художественное сочетание роскоши и красоты. Подобный курорт, построенный действительно на широкую ногу, с отелями, клубами, павильонами, с участками для застройки, с деревянной или каменной набережной вдоль пляжа, а возможно, и с игорным домом, превосходящим Монте-Карло, должен был, как представлялось Юджину, рано или поздно возникнуть в окрестностях Нью-Йорка. Они с Анджелой не раз бывали в таких местах, как Палм-Бич, Олд-Пойнт-Комфорт, Вирджиния-Хот-Спрингс, Ньюпорт, Шелтер-Айленд, Атлантик-Сити и Таксидо, и эти поездки чрезвычайно расширили его представление о том, что такое красота и роскошь. Ему нравилась внутренняя отделка отеля «Чемберлен» в Олд-Пойнт-Комфорт и «Роял-Понсиана» в Палм-Бич. Он с интересом присматривался к отелям в Атлантик-Сити и в других местах, изучая черты новой архитектуры, и мысленно представлял себе участок на побережье Атлантического океана, скажем, близ залива Грейвсенд, где наряду с обширным пляжем имелись бы живописные островки, каналы или речки. Здесь можно было бы построить два-три больших отеля и проложить прекрасную аллею – по новому образцу, параллельно берегу. Вокруг постепенно вырос бы великолепный приморский город, в котором земельные участки продавались бы по такой цене, что они были бы доступны только избранным. Он рисовал себе нечто необычайно эффектное, что привлекло бы внимание представителей веселящегося общества, с которыми он недавно познакомился. Надо только оповестить их, что такое место существует, что оно очень живописно, что стоимость пребывания в нем исключает приток простых смертных, и они тысячами хлынут туда.

«Самое прибыльное дело – это роскошь, надо только знать, кому и как преподнести ее», – сказал ему однажды Колфакс, и Юджин был с ним согласен. Все, что он видел за последнее время, подтверждало это. Люди не жалели миллионов для удовлетворения своих прихотей. Ему случалось видеть сады, лужайки, павильоны и беседки, стоившие тысячи, сотни тысяч долларов, и притом в таких местах, где некому было ими любоваться. В Сент-Луисе он видел мавзолей, построенный по образцу индийской гробницы Тадж-Махал и окруженный лужайкой, под которой на известной глубине были проложены трубы парового отопления, чтобы там круглый год могли произрастать тропические растения. Ему никогда и не снилось, что наступит день, когда он будет причастен к подобной затее, но по своему характеру он, как никто другой, способен был ею увлечься.

Проект, который Уинфилд дружески изложил ему, был довольно прост. Уинфилд слышал, что Юджин недурно зарабатывает, что он получает в год двадцать пять тысяч долларов, если не больше, что у него есть недвижимость и надежные ценные бумаги, и ему пришло в голову, что он, пожалуй, не прочь будет вложить некоторую сумму в какую-нибудь сделку с землей, обещающую со временем большую прибыль. Мысль Уинфилда сводилась к следующему: он организует компанию под названием «Строительная компания Синее море» с капиталом в десять миллионов долларов, из которых тысяч двести или триста как основной капитал должны быть депонированы в банке. Исходя из этой наличности, компания выпускает акции на сумму в миллион долларов. Это значит, что всякий, кто вносит сто долларов, получает три акции основных и две привилегированных, по сто долларов каждая, из восьми процентов годовых. Но таким положение останется лишь до тех пор, пока не будет покрыт основной капитал в двести тысяч долларов. После этого за каждые сто долларов акционер получит только две акции основных и одну привилегированную, пока компания не будет располагать наличным капиталом в миллион долларов. А затем уж акции начнут котироваться по своей номинальной стоимости или же выше, в зависимости от обстоятельств.