и невзлюбили, – сказал Бао Юн, – и как только представилась возможность, его и постарались ввергнуть в беду.

– В таком случае я верю, что Небо не отвернется от него! – произнес Цзя Чжэн.

Заметив, что Бао Юн собирается еще что-то сказать, он спросил его:

– Это правда, что в вашей семье молодого господина тоже зовут Бао-юй?

– Правда!

– Как он? Усерден? Стремится служить? – поинтересовался Цзя Чжэн.

– С нашим молодым господином произошла странная история, – стал рассказывать Бао Юн. – Характер у него такой же, как и у его отца. Он скромен и честен, но только с самого детства привык все время играть с сестрами. Отец и мать безжалостно колотили его за это, но он ничуть не переменился. В тот год, когда наша госпожа приезжала в столицу, он заболел и лежал почти при смерти, чем едва не свел своего отца с ума от волнения, и тот уже отдал распоряжение приготовить все необходимое на случай смерти сына. Но, к счастью, молодой господин неожиданно выздоровел и сразу же стал рассказывать, будто ему приснилось, что он проходит под какой-то аркой, где его встречает девушка и ведет его в какой-то зал, в котором стоит несколько шкафов с книгами. А после этого он попал в комнату, где увидел множество девушек; одни из них вдруг превратились в бесов, другие – в скелеты. Он перепугался, стал плакать, кричать, и отец понял, что мальчик приходит в себя. Тогда созвали докторов, стали его лечить, и он постепенно поправился. После этого отец разрешил ему играть с сестрами. Но характер мальчика круто изменился: он отказался от всяких игр и стал усердно заниматься. Если кто-нибудь пытался совращать его, все попытки неизменно оканчивались неудачей. Таким образом, он постепенно выучился и сейчас помогает отцу в хозяйственных делах.

– Ладно, иди, – после некоторого раздумья произнес Цзя Чжэн. – Как только представится случай, я поручу тебе какое-нибудь дело.

Бао Юн почтительно поклонился и вышел. Слуги проводили его. Но об этом речи не будет.

Однажды, встав рано утром, Цзя Чжэн собирался отправиться в ямынь, как вдруг услышал, что люди у ворот нарочито громко о чем-то переговариваются, словно хотят, чтобы он услыхал их разговор. Думая, что произошло нечто такое, о чем им неудобно докладывать, Цзя Чжэн подозвал привратника:

– О чем вы болтаете?

– Не осмелюсь вам сказать, – промолвил привратник.

– Почему? Что случилось?

– Сегодня утром я открыл ворота, – рассказал привратник, – и увидел, что на них наклеена бумажка, на которой написано много неприличных иероглифов.

– Глупости! – не вытерпел Цзя Чжэн. – Что там написано?

– Всякие грязные выдумки о монастыре Шуйюэ, – ответил привратник.

– Ну-ка, дайте мне посмотреть, – распорядился Цзя Чжэн.

– Я хотел сорвать эту бумажку, но она была крепко приклеена, – развел руками привратник. – Я велел переписать все, что на ней было написано, а потом бумажку соскоблили. Но только что Ли Дэ снял подобную же бумажку с других ворот и принес мне. Поверьте, я ничего не смею утаивать от вас!..

Он протянул Цзя Чжэну листок бумаги, на котором было написано:

Вот «Запад, ракушка – Трава и секира»[38],

    еще – человек молодой.

Любил в монастырь Шуйюэ завернуть он

    и встретить монахинь порой.

Один молодой человек обретался

    средь многих девиц молодых;

Как будто с певичками он упивался

    азартною шумной игрой.

Не раз по делам шел из вашего дома

    туда непочтительный сын —

Какую же славу семейству Жунго

    он создал в обители той!

Волна возмущения всколыхнулась в груди Цзя Чжэна, когда он окончил читать: голова у него закружилась, в глазах потемнело. Он велел привратникам и слугам никому не говорить о случившемся, а своих доверенных людей попросил тщательно осмотреть все стены дворцов Нинго и Жунго. Затем он вызвал Цзя Ляня и, как только тот явился, сказал ему:

– Ты проверял, как присматривают за буддийскими и даосскими монахинями, которые живут в «монастыре Шуйюэ»?

– Нет, – ответил ничего не подозревавший Цзя Лянь, – за ними присматривает Цзя Цинь.

– А в состоянии ли Цзя Цинь присмотреть за ними? – выкрикнул Цзя Чжэн.

– Не знаю, – нерешительно произнес Цзя Лянь, – но раз вы так говорите, видимо, он что-то натворил.

– Полюбуйся, – вскричал Цзя Чжэн, протягивая бумажку Цзя Ляню.

– Вот оно что! – воскликнул тот, пробежав глазами иероглифы.

Неожиданно вошел Цзя Жун и протянул Цзя Чжэну конверт, на котором значилось: «Второму господину из старших, совершенно секретно».

Цзя Чжэн вскрыл конверт, и в нем оказалась бумажка – точно такая же, какая была приклеена на воротах.

– Пусть Лай Да возьмет три или четыре коляски и немедленно привезет сюда всех монашек из «монастыря Шуйюэ»! – вышел из себя Цзя Чжэн. – Но только смотрите, им ни слова! Скажите, что их вызывают ко двору!

Получив приказание, Лай Да удалился.

Надо сказать, что в первое время, когда молодые буддийские и даосские монашки попали в «монастырь Шуйюэ», они находились под неусыпным надзором старой настоятельницы и все время занимались чтением молитв и сутр. Но после того как Юань-чунь навестила своих родных и монашки больше не требовались, они совершенно разленились. К тому же они повзрослели и стали кое-что понимать. Что касается Цзя Циня, то он вообще был человеком легкомысленным и питал слабость к женщинам. Сначала он решил соблазнить Фан-гуань, но, так как скоро убедился, что из его затеи ничего не выйдет, перенес свои помыслы на других монашек.

Среди послушниц он заметил двух: буддистку Цинь-сян и даосскую послушницу по имени Хао-сянь. Они обладали обворожительной внешностью, и Цзя Цинь стал вертеться около них, а в свободное время даже учил их музыке и пению.

И вот в середине десятого месяца, получив деньги на содержание монашек, Цзя Цинь решил повеселиться и, приехав в монастырь, нарочно затянул раздачу денег, а затем объявил:

– Сегодня из-за ваших денег я долго засиделся и обратно в город не успею. Придется ночевать здесь. Но сейчас холодно, как быть? Я привез вам немного фруктов и вина; может быть, повеселимся ночью? А?

Обрадованные послушницы накрыли столы и даже пригласили настоятельницу. Одна Фан-гуань не пришла.

Осушив несколько кубков вина, Цзя Цинь заявил, что хочет играть в застольный приказ.

– Мы не умеем! – закричала Цинь-сян. – Лучше давайте играть в цайцюань! Кто проиграет, будет пить штрафной кубок! Разве это не интереснее?

– Сейчас еще рано, едва миновал полдень, так что пить и шуметь непристойно, – заметила настоятельница. – Давайте лучше просто выпьем по нескольку кубков, а потом