Тайные силы вознамерились сделать самонадеянного эгоцентрика смиренным и неуверенным, внушив ему настоящие любовные муки? Он сидел на лестнице в её подъезде, подперев руками голову, не отличая настоящего от воображаемого, и в конце концов к нему подошёл хозяин квартиры. Фрау Берг переехала, сообщил он. В квартире были проблемы с канализацией, ничего серьёзного, и ремонт планировался заранее, вот, видите – он жестом показал на парня с ящиком инструментов, – ремонт шёл полным ходом, но фрау Берг надоели все эти мелкие неполадки, и она расторгла договор. Филип спросил, знает ли он, куда она переехала. Хозяин квартиры пожал плечами.

Через несколько дней он собрался с духом и позвонил, хотя обещал не звонить. Она сменила номер. Сначала он решил, что она сделала это, потому что хотела оборвать все контакты с ним, – это его странным образом приободрило, поскольку означало, что он всё таки что-то для неё значит. Но потом вспомнил, что у неё был кнопочный телефон с устаревшей сим-картой и она давно собиралась обзавестись смартфоном с интернетом.

Он удалил номер из контактов.

После её исчезновения он сел, сложившись пополам, на диван и прослушал «Страсти по Матфею» от начала до конца. Он не находил в этом никакой логики. Единственный понятный сюжет, который можно было сформулировать, – их отношения никогда и ничего для неё не значили, поэтому она оборвала их без сожаления и печали. С другой стороны, это означает, что все мгновения близости и понимания существовали только в его голове. И взаимность жила только в его собственных фантазиях. Словом, она никогда его не любила.

Филипа раздирало от сильного желания добиться хоть какой-то реакции. Писать – единственная форма насилия, которую он смог придумать. Возмещение ущерба и обвинение, крик и возмездие. Самое страшное заключалось не в том, что она его бросила; его бросали и раньше. Самое страшное, что он не оставил в её жизни ни малейшего следа, в то время как она повлияла на него до степени, позволившей превратить их отношения в книгу. То, что она заключила в скобки, у него выросло в любовный роман.

Через неделю после её исчезновения он прекратил выходить из дома. Шёл чемпионат мира, и он смотрел все матчи. А в перерывах писал. Он перемещался между кроватью, диваном, компьютером и ближайшим универсамом, где покупал кофейные фильтры и йогурты с фруктовыми добавками в маленьких упаковках.

Парень, доставлявший китайскую еду, скептически косился на его заляпанное худи. Он писал по странице за подход. И не решался перечитывать написанное накануне. Открывал очередную пачку чипсов. В четвертьфинале Германия забила четыре гола Аргентине, и он почувствовал лёгкий всплеск радости. Полуфинал он пошёл смотреть с приятелями. Он не помнил, когда в последний раз надевал нормальную одежду. «Как ты?» – спрашивали друзья. «Хорошо», – отвечал Филип, хотя каждое утро просыпался с тяжестью в груди.

Как романист, он считал владение композицией одним из своих главных козырей. В молодости, изучая на одном из разрозненных университетских курсов «Поэтику» Аристотеля, он, к собственному удивлению, понял, что задет мыслью о пользе трагедии. Максимальный трагический эффект достигается, когда элементы истории развиваются в соответствии с собственным внутренним принципом и движутся к предначертанной кульминации. У истории должна быть логика, ведущая к печальному финалу. Потому что конец и есть самое печальное, это понимал даже юный и беспечный Филип. Ни один из его романов не заканчивался счастливо. Несчастливо они, впрочем, тоже не заканчивались, но конец всегда был последовательным.

В данном случае понять, как отдельные события выстроились в последовательность, он поначалу, увы, не мог. И только когда сочинительство заставило его отказаться от упрямой зацикленности на самом себе, он услышал голос разума и увидел истинное направление сюжета. Филип, смотри: то, что она живёт без прошлого и семьи, не может быть просто случайностью. Ей, со всеми её достоинствами, не удалось найти долговечную любовь не потому, что ей не повезло. У её одиночества должны быть очень глубокие корни. История героини, предпочитающей уединённое существование и отстранённость от жизни, вряд ли может иметь счастливый конец, как бы писателю этого ни хотелось. Да, на какое-то время тебе позволили быть рядом с ней в её пустом и одиноком космосе, но потом она продолжила путешествие без тебя. Тебя она оставила так же, как оставила всё и вся.

Это закончилось и прошло, и ничего другого быть не могло.

Раньше он мучительно и долго придумывал название, но сейчас он записал первое, что пришло ему в голову: Ein Jahr der Liebe. Не перечитав текст, он отправил его своему издателю Ульрике по электронной почте. После чего принял душ, вышел в город и напился в стельку.

Ещё через несколько недель Филип уже практиковал более прикладные методы забвения. Каким-то образом ему удалось закадрить симпатичную студентку-социолога, и он отправился с ней в ночной клуб, где принял маленькую таблетку и протанцевал четырнадцать часов без перерыва. Он чувствовал себя превосходно. Потом, правда, проснулся в незнакомой постели в какой-то коммуне, где, видимо, жила студентка. Тело болело. Где-то в куче чужой одежды лежали его джинсы, и в их кармане звонил телефон. Филип не ответил, но звонок раздался снова. Он отыскал штаны и выдавил из себя мрачное «алло». Звонила Ульрика.

Он не сразу понял, о чём она говорит. Его отвлекло какое-то движение рядом – студентка села в постели, моргая, как сова. У неё были подкрашенные хной дреды.

– …действительно лучшее, что ты написал. Я реально в это верю. Семейная хроника хороша, но сейчас это нечто совсем другое. От семисот страниц к двумстам… Я всё же должна признаться, что удивлена, Филип, удивлена и обрадована…

К тому моменту Филип Франке уже очень давно не вспоминал об успехе, и сейчас он о нём тоже не вспомнил. Он подумал: нужно выпить кофе. Он подумал: как я отсюда выберусь? Он подумал: где мои трусы?

28

Хотя Филип Франке уже считался «успешным автором», но избавиться от привычки приходить на любую встречу заблаговременно, ему пока не удалось. На интервью со шведской журналисткой он пришёл за пятнадцать минут. Осмотрел кафе, где они договорились встретиться. Найти другое место за четверть часа было, увы, невозможно.

Он попросил свою подругу Николь посоветовать что-нибудь подходящее для интервью, и это была её рекомендация: новое заведение на бульваре Монпарнас, где молодые люди в роговых очках, подозрительно напоминающих те, что когда-то носил его учитель истории, сидели перед тонкими, как папиросная бумага, компьютерами.

Филип помедлил у двери, чтобы увидеть, не