Когда до Олега, наконец, смогли добудиться, синхронизация была уже на нуле – о чём ему и сообщили. Бросив телефон на стол, он тут же побежал ко мне. Дверь в кабинет я догадался закрыть изнутри, и ему пришлось потратить немало сил, чтобы вынести её ногой. Увы, ничего хорошего он там не увидел. Зато сразу протрезвел.

– Выводите его!!! – заорал он в трубку смоленским медикам. – Нет, не постепенно, а экстренно! Сейчас же! На медленный вывод уже времени нет!

Сидя на корточках рядом с телом Гриши, он ещё долго ругался – сначала на него, а потом и на самого себя. Если бы не разбитый в хлам чип и не нулевая синхронизация, я бы обязательно запретил ему переживать и винить себя. А ещё – попросил бы не спешить меня возвращать и хотя бы на пару минут оставить здесь. Мне было так спокойно. Так легко и невесомо, что я даже расстроился, когда далеко‑далеко по венам Каспера побежали ударные дозы адреналина и ещё каких‑то медикаментов.

Глава 50. Найти покой

На что похожа смерть? На всё и ни на что одновременно. Смерть как пластилин. Ты падаешь в него, и он обволакивает тебя полностью. А потом твоё тело тоже становится пластилином. Теряет форму, смешивается с тем, что вокруг, и ты перестаёшь существовать. Но ненадолго.

Чёртовы колени! Как же болят. Невыносимо…

Впрочем, самое отвратительное вовсе не это. Стоило мне прийти в себя, как я осознал кое‑что более важное – оно нахлынуло на меня огромной волной, накрыло с головой и испугало до ужаса.

Гриша никуда не ушёл! Я – по‑прежнему он. Он не умер, а переродился только что в другом теле. В моём. Мне не удалось убить его даже серебряной пулей – он, вместе со всеми своими радостями и печалями, остался во мне. И, наверное, теперь будет жить вечно.

Открылась крышка саркофага. Я ещё не дышал и не в силах был пошевелиться, но сознание ко мне уже вернулось, и мысли крутились быстро‑быстро.

Как наивно я полагал, что все чувства, привязанности и переживания останутся там – в теле мёртвого нечистокровки. На самом деле, это не я на время стал им, а он стал мной – и похоже, что навсегда. Где же я ошибся?! Что пошло не так? Может быть, виной всему модуль памяти, который я на этот раз не подключил? Или же нельзя было мне, человеку, вселяться в вампира?..

Ещё недавно, пока я жил в его теле, у меня было всё, о чём я только мог мечтать. А сейчас я сжёг мосты и всё потерял. Здоровье. Дружбу. Любовь. Уважение. Свободу. И даже самого себя. Как я теперь буду жить?..

Моё лицо казалось полностью обездвиженным, застывшим – будто восковое. Но вдруг по щеке скользнула и скатилась одинокая слеза.

– С возвращением, – шепнула мне Марья, очень тихо, чтобы не пугать. Однако и эти чуть слышные слова вызвали во мне бурю чувств. Я вдруг задрожал всем телом, сделал глубокий вдох и, поднимая руки к глазам… разрыдался.

Над моей головой уже давно, надрываясь, пищал тот самый монитор, который отмерял мой пульс и оповещал медиков в случае, если он начнёт повышаться. Ярко‑ярко мигали красным многочисленные лампы. Наконец, кто‑то догадался поменять профиль с режима «глубокая кома» на «бодрствование», и приборы успокоились, перестав бить тревогу.

Металлический стол, на котором я лежал внутри саркофага, поднялся вверх, извлекая меня из воды. Стало холодно, и моё тело начало колотить ещё сильнее. Врачи обступили стол вокруг, принялись обследовать моё состояние и снимать датчики. Потом насухо обтёрли меня и накрыли простынёй, а сверху ещё и тёплым одеялом, но я всё равно продолжал трястись и без остановки рыдал. Вот вам и суровый, опасный Каспер. Даже стыдно стало немного…

– Так всегда бывает при выходе из долгого и глубокого наркоза, – сказала Марья. – Побочный эффект. Не переживайте. Скоро пройдёт.

Мне показалось, что говорила она это скорее для других – чтобы не рушить мой полный уверенности и бесстрашия образ. Может быть, конечно, и побочный эффект, но ведь раньше со мной такого ни разу не было…

Мне подключили какую‑то новую капельницу, и через несколько минут я согрелся и перестал захлёбываться рыданиями, но слёзы всё равно ещё долго текли по щекам.

Всё это время главврач была со мной и по‑матерински держала меня под одеялом за руку. Остальных она отпустила. Кто‑то пошёл отчитываться руководству, кто‑то изучать ошибки на «бортовом компьютере», кто‑то – готовить для меня палату.

– Что делать, Марья, – прошептал я ей, как только мы остались наедине, – что делать, когда сначала видишь дурной сон и мечтаешь проснуться, а потом реальность оказывается ещё более страшным кошмаром?..

Она не ответила мне. Только понимающе кивнула. Вздохнула и провела ладонью по моему лбу, приглаживая мокрые волосы.

Следующие два месяца меня кормили всем, что только было в арсенале медиков из смоленского НИИ СКОК – нейролептиками, транквилизаторами и анксиолитиками. Антидепрессанты Марья мне давать запретила, боясь, что они слишком меня растормозят, и я снова сделаю с собой что‑то нехорошее. Так я и лежал в своей палате целыми днями как привидение – тихое, вечно сонное и очень грустное. По шестому отделу уже пошёл слушок, что Каспер, вернувшись после долгой и сложной операции, свихнулся, и на его место ищут кого‑то другого.

Наивные. Разве кто‑то, глядя на меня, захочет быть на моём месте?

Днём меня постоянно клонило в сон, а ночами я, напротив, подолгу не мог