– Что вы от меня-то хотите?

– Василий Николаевич, в компаниях вы стыдитесь и конфузитесь, но сейчас мне признайте, что и для вас тот случай был вовсе не пустяшным, а жизнь… жизнеобразующим…

В глазах ловца человеков была мольба.

– Отчего же и не признать, – сказал я, – коли я потом в стольких странствиях побывал, и вовсе не географических…

– Ну вот! Ну вот! – вскричал Сергей Александрович, стакан водки выпил двумя глотками. – Теперь мы квиты и на равных. Пусть вы думаете иначе. И мне не так тошно станет жить, и, подыхая, можно будет посчитать, что не в одно лишь дерьмо вляпывался!

Сейчас же глаза его зажглись, отражая новые и уже приятные для Сергея Александровича соображения.

– Сколько же вы лет не знали, что коршуна над вами нет. Маялись, страдали небось, гневались: «Задушил бы его!» А я уже билетами торговал, полковника не получив. Вы и теперь, похоже, придушили бы меня!

– Руки долго мыть пришлось бы, – сказал я. – И не впадайте в наслаждение своих фантазий. Вовсе не о вас я тогда думал, а о никому не нужном Крижаниче.

– Вы потому думали о Крижаниче, – выкрикнул Сергей Александрович, – что его в Тобольск отправил схожий со мной человек. Стало быть, обо мне!

Я попрощался с кассиршей и буфетчицей и побрел в Брюсов переулок. А ведь и впрямь в сумасшествии бытия Курьез превратился для меня и знакомых в анекдотец и отодвинулся в глубины моих молодых лет. Да и был ли он? Был, подтверждал Сергей Александрович, был. Хорошо хоть, мелькнуло соображение, я не проболтался этому практику адресков с мебелями о житиях Ахметьева. Но тому смог сообщить об Ахметьеве и способный воспитанник Миханчишин. Если, конечно, не учуял в Ахметьеве и свою добычу.

Впрочем, по дороге домой меня волновало иное. Виктория Ивановна в распахнутом халате перед зеркалом в ванной комнате смывала макияж.

– Подруга, – сказал я сердито, – что же ты не сообщила, как сняла с должности Сергея Александровича Кочерова?

– Какого еще?.. – удивилась Виктория.

Я напомнил.

– Я его и не снимала, – чуть ли не возмутилась Виктория. На каком-то застолье она стояла рядом с генералом, деревенским другом отца, тот поинтересовался, отчего она такая печальная, она рассказала о своем сибирском друге и его гонителе. «Этого не может быть! – сказал генерал. – Я разберусь». И более она ничего не знает. Если бы что случилось, генерал позвонил бы, кстати, он и ни с какой Лубянки. Ракетчик. И откуда знает о том разговоре этот твой билетер? Сам небось провис на какой-нибудь паутинке и сорвался, а теперь выдумывает чушь с выгодой для себя. А я тогда была отогнана тобой. Не нужна, не получится… И выслушала грозный наказ: «Не суйся! Сергея Александровича оставь мне!» Я и оставила…

– Ладно, мой милый финтюфлей, – заключила Виктория. – Не ворчи, а иди и порадуйся.

Она вышла из ванной, чмокнула меня в щеку мокрыми губами и провела к предмету, должному обеспечить радость. Это была толстенная книга, ярко и дорого изданная, со словами на обложке: «Владислав Башкатов. Тайна солонки № 57. Детективный роман».

– Вот, значит, какой сюрприз всем нам обещал Башкатов, – сказала Виктория.

А я понял, отчего вдруг так осерчал на меня Башкатов, когда я стал совать ему солонку, возвращенную Ахметьевым. Я мог навредить не ему, а его роману, своими подсказками я мог испортить уже придуманные им ходы.

И при изобилии лоточной макулатуры роман Башкатова имел удивительный успех. Башкатов уловил интересы многих – и книготорговцев, и любителей чтива семечек, шлепающих в метрополитене сканворды, и почитательниц женских мелодрам, и даже скептической интеллигенции. Сюжет в нем вышел лихой, из переплетений шести линий, а персонажи получились в нем вовсе не условные, а живые, со своими натурами и судьбами, они вызывали сострадание. И не было в книге вранья, содранных у американцев (или еще у кого?) коллизий, пересаженных в нашу реальность, потому то права у Башкатова купили сразу несколько детективно развитых стран. При всем при этом язык романа был грамотный, даже изящно-иронический, в нем не встречались фразы, свойственные текстам наших замечательных кристиутробных дам: «Она встала на свои красивые ноги». «Это не литература, – объявлял Башкатов в интервью. – Это – честный детектив. Но это близко к литературе». Действовал в романе и профессиональный сыщик (случилось там восемь убийств), следователь прокуратуры. Но пытался расследовать тайну солонки № 57 и работник Бюро Проверки молодежной газеты Николай Васильевич Кулемин.

А потому ничего странного не было в том, что через два года я получил приглашение на презентацию одиннадцатисерийного фильма «Тайна солонки № 57». И даже в том, что на приглашении меня обозвали Василием Николаевичем Кулеминым, ничего неожиданного я не углядел. Во время съемок сериала случалось со мной опять же несколько курьезов (притягиваю), два из них по крайней мере следовало признать (мне) удивительными. Во-первых, я был утвержден консультантом фильма. Во-вторых, меня сняли в эпизоде и даже с репликами. Связи Башкатов имел обширнейшие и спонсоров притянул, с помощью друзей-космонавтов в частности, множество, меж ними состоялось даже расталкивание локтями друг друга. Деньги были, и их следовало тратить. Однажды, очищая в моем присутствии ноздрю от лишнего, Башкатов соображал вслух: «Консультантов мы могли бы нанять хоть троих. Но кого? А, Куделин? Ба, да ты сам… Ты же у нас доктор и дважды профессор! И Штирлиц еще! Штирлица отбросим. А доктор исторических наук и профессор для титров – самое что надо! Тем более что ты знаешь всю мою историю солонок в подробностях…» «Его», то есть романную, историю в подробностях я никак не мог знать. Я знал лишь «свою», «газетную» историю солонки № 57, в сюжете – отвлекающе-ложную. А были и другие ложные линии, с выходом даже на Англию (бочонок гетьмана Полуботка), историческая (строгановские судки с флаконами, моя подсказка), шпионская (к нашему космосу подбирались, и были намеки на деятельность во время войны Зинаиды Евстафиевны), с похождениями авантюристов, искавших снежного человека и клад Наполеона в Семлевском озере (солонка-то с профилем кого?). «Чтоб добро не пропадало», – разъяснил мне Башкатов, и я посоветовал ему наколоть эти слова на груди. Так или иначе, но я был оформлен научным консультантом сериала и иногда с важным видом появлялся в павильонах «Мосфильма» (больше снимали в Минске, но я туда не ездил). Ставил сериал Михаил Волдырев, ученик Петра Наумовича Фоменко (самого Петра Наумовича Башкатов уговорил сняться в роли печального чудака Кочуй-Броделевича, фамилия в романе была изменена, но чуть-чуть, на манер: Куделин – Кулемин). Явившись как-то на совет к Волдыреву, я застал режиссера и ассистентку Лидочку в расстройстве, кто-то их подвел, срывался съемочный день. Волдырев взглянул на меня и воодушевился: «Да вот же! Из него как раз и выйдет такой! Желающий видеть себя плейбоем, пусть и в возрасте. Девочек желающий щекотать. Молодящийся. Мускулистый и поджарый. Торчит на тренажерах и в бассейнах. Готовьте его. А то там Саша Лазарев и примадонна мерзнут в павильоне и на нас рычат». Лидочка, профессионально оценивая меня, открыла рот и выговорила: «А вы не тот Куделин, что когда-то в массовках?.. Я как раз вчера карточку нашла…» Волдырев взял карточку (тоже адресок мебелей), прочитал вслух: «Положит. персонаж» – и расхохотался: «А он еще и артист! Стало быть, текст реплики сможет запомнить!» Мне бы возмутиться, но я промолчал. Позже я отыгрался и за плейбоя, мускулистоподжарого, и за текст, Волдырев просил пощады, но это было позже. А тогда из гримерной я спустился в павильон, выгородка изображала некий домашний салон, известный коллекционер (Александр Лазарев) нервно прохаживался вблизи ампирной кушетки, на которой в позе мадам Рекамье возлежала удачливая московская коллекционерша, ожидавшая, впрочем, неприятного для нее разговора. Мой персонаж был приведен свидетелем и два раза произносил недолгие фразы. Коллекционершей на кушетке была синеокая Кинодива, с коей некогда в кафе «Прага» меня познакомила Валерия Борисовна. Она (моложе, чем тогда в «Праге») сразу узнала меня. «Ах, неужто это вы! Так вы мне и не позвонили, а ведь обещали! Нехорошо, нехорошо, сударь. Сказывают, вы теперь зять Валерии Борисовны!» – «Милая, дорогая, незаменимая! – наклонился к Кинодиве Волдырев. – У нас нет времени! Этот стервец и так опоздал. И текст не выучил!» Дива с удивлением взглянула на меня: «Что же, вы так еще и статист?» – «Да, – вздохнул я. – Но уже с репликами…» – «А Ларочка говорила, что у нее зять академик…» – «Да какой я академик!» – искренне произнес я. Дива явно расстроилась, все заглядывала на меня, сцену (с дублями) отыграла вяло.