В письме в «Правду» и «Литературную газету» Платонов признал, что вся его прошлая литературная деятельность была «недостаточно партийной и потому пошлой», а в письме Горькому настаивал, что дело не в классовой вражде, а в честном непонимании. «Сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок вроде «Впрока», я классовым врагом стать не могу, и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс – это моя родина и мое будущее связано с пролетариатом». Но главный его ответ скрыт в самой повести: «Зажиточные, ставшие бюрократическим активом села, так официально-косноязычно приучили народ думать и говорить, что иная фраза бедняка, выражающая искреннее чувство, звучала почти иронически. Слушая, можно было подумать, что деревня населена издевающимися подкулачниками, а на самом деле это были бедняки, завтрашние строители новой великой истории, говорящие свои мысли на чужом двусмысленном, кулацко-бюрократическом языке»[958].

Задачей литературы о колхозных полях было показать «сущность реконструкции страны» на недвусмысленном языке; рассказать, как новые истины, втолкованные извне, через уши входят в голову, сталкиваются там с прежними истинами и побеждают. Годом позже задачу выполнила «Поднятая целина» Шолохова. Один из главных героев романа, Макар Нагульнов, вышел из «Котлована» и «Чевенгура». В Гражданскую он «рубил гадов» так беспощадно, что «зачало припадками бить»; в деревне бьется так же отчаянно, «как во дни гражданской войны» («в землю надо зарыться, а всех завлечь в колхоз… ближе к мировой революции»); а в минуту раздумья признает, что баба ему не нужна, потому что он «весь заостренный на мировую революцию. Я ее, любушку, жду… А баба мне – тьфу и больше ничего». Но, в отличие от платоновских Макаров, Нагульнов приходит к пониманию сущности реконструкции страны как массового движения. Сюжет романа построен на столкновении большевиков (которые растут в борьбе) с кулаками и белогвардейцами (которые движимы не только политическими мотивами), но его подлинный центр – «решающая стычка внутри крестьянской головы». «Поднятая целина» – развернутый эпизод обращения из канона строительного романа. Сотворение колхозного мира не видно невооруженным глазом[959].

Ни один другой роман о коллективизации не заслужил места в советском литературном каноне. («Бруски» Ф. Панферова пришлись ко двору, но, несмотря на заступничество Серафамовича, пали жертвой насмешек Горького.) Одна из причин – длинная тень, отбрасываемая Шолоховым (Серафимович, первый издатель и защитник «Тихого Дона», так и не смог избавиться от влияния «Поднятой целины» на черновики своих «Колхозных полей».) Но главная причина – еще более длинная тень, отбрасываемая кранами, трубами и мачтами великих строек пятилетки. Сущность реконструкции страны как массового движения заключалась в строительстве вечного дома, а не в решающей стычке внутри крестьянской головы. Главной причиной бесплодия Серафимовича был не успех «Поднятой целины», а образ потопа, омывающего гранитную набережную города Серафимович[960].

* * *

Важным исключением на фоне всеобщего урбанизма стала литература об «отсталых национальных республиках, осуществляющих переход от полуфеодальных отношений к социалистическим, минуя капиталистические». В Средней Азии и Казахстане, где главным врагом считались «феодальные, патриархальные и родовые отношения», призыв Кольцова показывать победу молодого большевистского распорядка над его слабоумным вековым предшественником прозвучал особенно актуально. Изменения в сюжете, вызванные крайней отсталостью, включали больший контраст между двумя распорядками (разделенными почти всей историей человечества) и обилие женщин и детей в роли положительных героев (отражавших связь отсталости с незрелостью). Одним из основателей литературы «большого путешествия» был пролетарский писатель и член кружка Серафимовича, Федор Каллистратович Федотов[961].

Федотов родился в 1887 году в крестьянской семье, рано вступил в социалистический кружок, сидел в тюрьме за распространение листовок, а в 1914-м эмигрировал в Америку. В Нью-Йорке он познакомился со своей будущей женой, Розой Лазаревной Маркус (она выросла в Николаеве и одно время работала в парижской шляпной мастерской). Согласно интервью, которое она дала много лет спустя, он поцеловал ее один раз в жизни – в 1917 году, когда услышал новость о революции в России. Согласно анкете, которую Федотов заполнил в 1931 году, он пробыл в США примерно пять лет. «Рабочий шахтер-забойщик, но работал токарем и грузчиком. В 1914 г. вступил в секцию большевиков (Нью-Йоркскую). В 1915–6 г. президент союза портовых рабочих. Был одним из организаторов американской компартии. Там же был арестован и присужден на 10 лет. В Трентонской тюрьме просидел один год и бежал в СССР». В СССР Федотов занимал должности секретаря Семиреченского обкома в Алма-Ате, члена ЦК компартии Туркестана в Ташкенте и заведующего оргинструкторского отдела Ошского окружкома в Киргизии[962].

Федор Федотов и Роза Маркус

Во время коллективизации Федотов находился в Ферганской долине, в Базар-Курганском районе. Он вел дневник, который много лет спустя издал (и, видимо, отредактировал) его биограф.