Кокбурну:

Enter Prologue:

Phillida was a fair maid – I know one fair than she.

Troilus was a true lover – I know true lover than he.

And Cressida, that dainty dame, whose beauty fair and sweet

Was clear as is the crystal stream (sewer. – Кокбурн.)

that runs along the street.

How Troyl he, that noble knight, was drunk in love and

bad goodnight;

So bending leg likewise, do you not us despise.

Подстрочный перевод:

Пролог:

Филлида хороша – я знаю даму лучше.

Троил – любовник верный, но есть лучше.

Крессида, душечка, прекрасна и чиста,

Кристальна, что в канаве сточная вода.

И о Троиле знатном: от любви он пьян и доброй ночью плох, К тому же согнута нога, уж вы не обессудьте.

Здесь каждая строка – аллюзия, ссылка на некие обстоятельства. У Ратленда, как известно, болели ноги, а один из водяных знаков в поэтическом сборнике «Жертва любви», реквиеме по Ратлендам, – единорог с подогнутой задней ногой; это единственный в своем роде водяной знак: ни мне, ни другим исследователям обнаружить подобный в справочниках водяных знаков не удалось. Троил верен своей возлюбленной, от любви потерял голову, Крессида нарушила обет верности. Троил в постели плох. Продолжаю перевод:

ЛАНДУЛФО:

Стихи отвратны, грубы и глупы.

Так оскорбить божественную Музу,

Священный плод Зевеса головы.

Так изувечить подлостью плебейской

Удавлена невежеством, убита.

МАВОРТИУС:

Милорд, я вижу, домотканый стих

Не оченьИто порадовал вам уши.

Не торопитесь, это ведь начало.

(Входят Троил и Крессида.)

ТРОИЛ:

Прийди, Крессида, светоч мой,

Лицо твое и день и ночь

Сияет. Глянь, вот рыцарь – синь

Подвязки, доблестный рукав,

Копьем разящим потрясает.

И враг, испуганно дрожа,

Ниц падает с предсмертным всхрапом.

LANDULPHO:

Most ugly lines and base-brown paperstaff

Thus to abuse our heavenly poesy,

That sacred off-spring from the brain of Jove,

Thus to be mangl’d with profane absurds,

Strangl’d and chok’d with lawless bastаrd words.

MAVORTIUS:

I see (my lord) this homeИspun country staff

Brings little liking to your curious ear.

Be patient, for perhaps the play will mend.

(Enter Troilus and Cressida)

TROILUS:

Come Cressida, my Cresset light

Thy face doth shine both day and night

Behold, behold thy garter blue,

Thy knight his valiant elbow wears,

That When he shakes his furious Speare

The foe in shivering fearful sort

Маy lay him (self) down in death to snort.

В английской строке – две заглавные буквы: «W» и «S», из коих первая неуместна, она начинает второе в строке слово; при всей неустойчивости тогдашней орфографии произвольное употребление заглавной буквы у относительного местоимения внутри поэтической строки, как показывают факсимильные издания старых текстов, было невозможно, разве что ошибся наборщик. Но уж больно знаменательна ошибка: она появилась в строке, где Троил «shakes his furious speare», то есть называет себя прямо «потрясающий копьем» – «Shakespeare». Продолжаю:

КРЕССИДА:

О рыцарь, доблестный лицом,

Прими сей дар [404], как знак любви,

Повесь его себе на шлем,

Тогда враги – хромые станут.

Один из зрителей, итальянский лорд Ландулфо, хая услышанный диалог, подхватывает последнее слово.

ЛАНДУЛФО:

Стихи хромые. И сплошная чушь.

СRESSIDA:

O knight, with valour on thy face,

Here take my screen, wear it for grace,

Within thy helmet put the same

Therewith to make thine enemies lame.

LANDULPHO:

Lame stuff indeed, the like was never heard [405].

Пятая строка обращения Троила к Крессиде представляется Кокбурну как откровенная аллюзия на Шекспира. При этом он полагает вслед за дарбианцами, что заглавное «W» вкупе с заглавным «S» указывают на Уильяма Стэнли, лорда Дарби, одного из претендентов на авторство Шекспира, о чем, по его мнению, говорит и «thy garter blue», голубая подвязка, какую носили рыцари Ордена подвязки ниже левого колена. Надо отметить, что стратфордианцы, приводя эту цитату, обычно не сохраняют заглавную «W», хотя в двух экземплярах «Хистриомастикса», хранящихся в Британской библиотеке, эта заглавная пропечатана.

Мне же представляется, не мудрствуя лукаво, что «W. S.» означает не «William Stanley», а «William Shakespeare», что подчеркивается и фразой «shakes his furious Speare».

Это говорит о себе Троил, а значит, в прологе вставной пьесы ее автор прямо называет Троила Шекспиром! Добавим, что метафора в «Христиомастиксе» «потрясает копьем» в который раз показывает – окружению Шекспира слышалось в его имени воинственное бряцание.

И что оно знало тайну Ратленда-Шекспира.

Учитывая события, которые происходили в те годы с Ратлендами и вокруг них, понимаешь, как важна эта вставка. Она полна намеков и относительно скрытых аллюзий. Начать с того, что Ландулфо отождествляет «божественную поэзию» с Афиной Палладой» – «that sacred off-spring from the brain of Jove». А он, как мы полагаем, и есть Ратленд-Шекспир, Потрясающий копьем, чей псевдоним восходит к божественному отпрыску, рожденному во всем облачении из головы Зевеса. Стало быть, Ландулфо считает Палладу десятой музой, а его возмущение говорит о причастности к поэзии.

В отрывке дважды употреблено слово «хромой» и один раз дан перифраз «согнутая нога». В первом случае Крессида говорит, что ее подарок, защитная вуаль на шлеме, сделает врагов Троила хромыми. Тут же следует подхват этого последнего слова, выпячивая его смысл: Ландулфо называет хромым услышанный диалог. А перифраз, вложенный в уста Пролога и говорящий о физическом недостатке Троила («bending leg»), подменяет слово с тем же значением «хромой». Известно, что Ратленд был действительно хром, он сам себя называет «lame» в одном из писем, хранящихся в архивах Ратлендов. И Шекспир в сонетах дважды упоминает о своей хромоте.

В тексте «Хистриомастикса» имеется еще одна важная аллюзия, это «valiant elbow»: «elbow» значило не только «локоть», но и «рукав». Вспомним, что в пьесе «Троил и Крессида» (1609), опубликованной за год до «Хистриомастикса», Троил дарит возлюбленной после первой ночи отстегивающийся рукав в знак любви и верности. А она чуть ли не на другой день на его глазах передаривает этот рукав приехавшему за ней греческому воинукрасавцу: греки выменяли Крессиду на ее отца, находившегося у них в плену.

И еще одна интересная подробность. Вставную пьесу смотрит итальянский граф Ландулфо, в котором мы опознали – кажется, вполне обоснованно графа Ратленда. Но ведь и Троил Пролога вставной пьесы, судя по его собственным словам, – Шекспир. Таким образом, Шекспир-Ландулфо вместе с Мавортиусом-Саутгемптоном смотрит в исполнении грубых комедиантов интермедию о Троиле, потрясающем копьем, т. е. о самом себе. И дает ей