«Так было с Четвертым мостом до Каладина, – размышлял Моаш. – Все считали нас неудачниками, но мы просто двигались по бесконечной спирали вниз».

Когда отряд паршунов-рабов проковылял мимо, сопровождаемый несколькими спренами изнеможения, надзирательница крикнула Моашу, чтобы его команда взялась за веревки и снова двинулась в путь. Это была молодая паршунья с темно-красной кожей, на которой лишь изредка встречались белые разводы. Она носила хаву. Хоть та и не казалась подходящей одеждой для похода, паршунье она шла. Девушка даже застегнула рукав, чтобы прикрыть защищенную руку.

– Что они такого сделали? – спросил он, взявшись за веревку.

– О чем это ты? – Она повернулась к нему. Вот буря. Не считая кожи и странного певучего голоса, она могла бы оказаться миленькой караванщицей-макабаки.

– Эти паршуны, – уточнил Моаш. – Чем они заслужили такое жестокое обращение?

Вообще-то, он не ждал ответа. Но паршунья проследила за его взглядом и покачала головой:

– Они дали приют фальшивому богу. Из-за них он оказался среди нас.

– Всемогущий?

Она рассмеялась:

– Я про настоящего фальшивого бога, живого. Как наши живые боги. – Она взглянула вверх, на пролетевшего там Сплавленного.

– Многие считают Всемогущего настоящим, – заметил Моаш.

– Будь оно так, тогда тащил бы ты сани? – Она щелкнула пальцами и жестом велела ему браться за дело.

Моаш подобрал веревку и присоединился к остальным. Они слились с огромной колонной марширующих ног, царапающих полозьев и дребезжащих колес. Паршенди хотели прибыть в следующий город раньше надвигающейся бури. Они пережидали обе стихии – Великую бурю и Бурю бурь, – укрываясь в поселках по пути.

Моаш вошел в трудовой ритм. И быстро вспотел. Он привык к более холодной погоде на востоке, вблизи Мерзлых земель. Было странно находиться в таком месте, где солнечные лучи согревали кожу, а теперь к тому же приближалось лето.

Скоро его сани догнали отряд паршунов. Некоторое время двое саней ехали бок о бок, и Моашу нравилось думать, что, ступая в ногу с его собственным отрядом, бедные паршуны ощутят воодушевление. Потом один из них поскользнулся и упал, отчего весь отряд резко остановился.

Их начали сечь. Раздались крики и звуки, с которым хлыст рвет кожу.

«Хватит!»

Моаш швырнул веревку и вышел из очереди. Потрясенные надзиратели окликнули его, но не двинулись следом. Возможно, он слишком сильно их удивил.

Он направился к саням паршунов, где рабы пытались подняться и продолжить путь. У нескольких по лицам и спинам текла кровь. Крупный паршун, который поскользнулся, лежал на камнях, скорчившись. Его ноги кровоточили; не удивительно, что ему было трудно идти.

Два надзирателя его хлестали. Моаш схватил одного за плечо и оттолкнул.

– Прекратите! – рявкнул он и оттолкнул второго надзирателя. – Вы не видите, что творите? Становитесь такими же, как мы.

Два надзирателя уставились на него, сбитые с толку.

– Нельзя применять насилие к своим, – выкрикнул Моаш. – Нельзя!

Он повернулся к упавшему паршуну и протянул руку, чтобы помочь ему встать, но краем глаза увидел, как один из надзирателей замахивается.

Моаш развернулся, поймал летевший в его сторону кнут и обмотал вокруг запястья для надежности. Резко дернул – и от рывка надзиратель споткнулся, его качнуло в сторону Моаша. Бывший мостовик ударил паршенди кулаком по физиономии, и тот опрокинулся на каменистую землю.

Вот буря, а это больно. Он тряхнул рукой, которая украсилась порезами от панциря на лице паршенди. Моаш вперил сердитый взгляд на другого надзирателя, который взвизгнул, выронил кнут и отпрыгнул назад.

Моаш кивнул, затем потянул упавшего раба за руку и заставил встать:

– Поедешь на санях. Твои ступни должны зажить.

Он занял место раба-паршуна и туго натянул веревку, переброшенную через плечо.

К этому моменту его собственные надзиратели пришли в себя и погнались следом. Они посовещались с двумя, с которыми у него вышла стычка. Один с унылым видом трогал кровоточащий порез возле глаза. Их разговор был приглушенным, торопливым и сопровождался грозными жестами в адрес Моаша.

В конце концов они решили оставить все как есть. Моаш тянул сани с паршунами, а надзиратели нашли кого-то, чтобы заменить его на других санях. Какое-то время он ждал продолжения – надзиратели даже пожаловались Сплавленным. Но его не наказали.

И за весь оставшийся поход никто не взмахнул кнутом, чтобы ударить раба-паршуна.

Двадцать три года назад

Далинар сжал пальцы и потер ими, растирая сухой красно-коричневый мох. Скрежещущий звук неприятно напоминал тот, с которым нож продвигается вдоль кости.

Он сразу же почувствовал тепло, словно разгорались угли. Тонкая струйка дыма поднялась от его мозолистых пальцев, застряла у носа, а потом разделилась и поплыла по обе стороны лица.

Все стало приглушенным: шум от большого количества мужчин в одной комнате, мускусный запах их тел, прижатых друг к другу. Его захлестнула эйфория, похожая на внезапный солнечный свет в пасмурный день. Он с удовольствием вздохнул. Даже не рассердился, когда Башин случайно толкнул его.

В большинстве мест он, как великий князь, заслужил бы пятачок свободного пространства, но за испачканным деревянным столом в плохо освещенном логове никого не интересовало его социальное положение. Здесь, с хорошей выпивкой и небольшой порцией спасения, зажатой между пальцами, он мог наконец-то расслабиться. Никого не волновало, насколько представительно он выглядит и не выпил ли слишком много.

И ему не приходилось выслушивать сообщения о восстаниях и воображать себя там, на полях, где проблемы решались напрямую. Меч в руке, Азарт в сердце…

Он энергичнее потер мох. «Не думай о войне. Просто живи сейчас», – как всегда говорила Эви.

Хавар вернулся с напитками. Худой бородатый мужчина изучил переполненную скамейку, поставил кружки и спихнул задремавшего пьяного с его места. Он втиснулся рядом с Башином. Хавар – светлоглазый, из хорошей семьи. Он был одним из элитных солдат Далинара в те времена, когда это что-то значило, хотя теперь владел собственными землями и получал хороший доход. Он был одним из немногих, кто не отдавал Далинару честь так рьяно, чтобы это слышали все.

А вот Башин… Ну, Башин был странным. Темноглазый первого нана, грузный, он объездил половину мира и уговаривал Далинара отправиться с ним поглядеть на вторую половину. Он по-прежнему носил свою дурацкую шляпу с широкими и мягкими полями.

Хавар хмыкнул, передавая напитки: