немедленно отдать приказ отступать и снова провести артподготовку, иначе мы потеряем всех наших парней!..

Он был настолько взволнован что назвал его по имени, несмотря на то что недалеко стояли другие штабные офицеры. Но ему сейчас было явно не до них. Генерал отлично понимал его. Да, на поле боя шла бойня. Проклятые немцы словно в тире выбивали его технику а танкисты, судя по беспорядочному огню, так и не видели откуда в них стреляют.

Лёгкие танки, те что остались на ходу, начали хаотично расползаться по полю, нарушив строй. Некоторые, самые умные или трусливые, прижимались к подбитым, пытаясь укрыться за их корпусами. Другие увеличили скорость и пошли зигзагами, стреляя на ходу. Третьи вообще стали отползать назад, видимо, рассчитывая на помощь средних и тяжёлых танков, основная масса которых как раз достигла линии первых подбитых. Командир батальона явно потерял управление подразделением и теперь каждый экипаж воевал сам по себе. А если учесть что рации были на считаных единицах машин то даже отдать приказ на отступление было проблемой. О нём просто никто не узнает.

На этот случай были заготовлены сигнальные ракеты но сейчас командирам танков явно не до того чтобы смотреть назад. Они наверняка старались выжить, чувствуя себя на этом поле как на сковородке.

— Поль, пускай все ракеты и прикажи чтобы передали на танковые рации сигнал отступать! — сдавленным от напряжения и злости голосом приказал он, быстро оглянувшись на начальника штаба. — Немедленно!

Тот бегом ринулся к радистам, командуя на ходу. Офицеры, до этого тоже наблюдающие в бинокли за ходом сражения, словно очнулись от ошеломляющего зрелища и начали действовать. А Антуан, не в силах больше ничего предпринять, снова приник к биноклю, чувствуя как внутри нарастает какой-то ком. Горечь, бешенство, злость… Всё это одновременно бушевало в сердце, заставляя сжимать прибор наблюдения стальной хваткой. Он всё-таки ошибся! Поверил в мнимую слабость противника и за это сейчас платили своими жизнями его танкисты! Те кого он так долго готовил, в кого верил и надеялся. Его батальоны таяли на глазах, танки выходили из строя а люди вылезали из них, кашляя от дыма или, что ещё хуже, катались по земле, стараясь сбить с себя пламя.

Тем временем сзади хлопнули ракеты и через полминуты первые танки, увидевшие сигнал к отступлению, начали отползать назад. Все вместе, без всякого порядка. Лёгкие, средние, тяжёлые… Лишь разведчики на своих броневиках, вертясь на поле как шустрые зайцы, прикрывали отход, то и дело посылая очереди в окутанный дымом город. Немцы тоже стреляли гораздо реже.

Это был позор… Полный провал наступления! На поле боя, если судить потери обоих батальонов, осталось стоять не менее сорока машин! Целый батальон!!! Понятно, не все машины были полностью выведены из строя или сгорели, часть вполне можно потом восстановить, а у кого-то вообще лишь гусеницы сбиты, но сам факт! Четверть его дивизии небоеспособна! Не говоря уже о подорванном боевом духе его людей, которые сейчас потеряли множество своих боевых товарищей!

Стараясь себя контролировать, Антуан аккуратно убрал бинокль в футляр и отполз с холма. Что ж, пока «колбасники» с блеском его переиграли, несмотря на всю осторожность. Наверняка они сейчас радуются и поздравляют друг друга… Имеют право, что уж тут скрывать. Ну ничего, у Гишара ещё достаточно сил чтобы поквитаться и заставить немцев дорого заплатить за этот бой. Он сделает нужные выводы и победит. Не только потому что этого требовала его уязвлённая гордость или тяжёлые потери двух ополовиненных танковых батальонов… Но и затем что просто не было другого выхода. Если сегодня он не сможет сломить сопротивление тевтонов то все жертвы окажутся зря. План по окружению немецкой группировки сорвётся, германские танки продолжат наступать на запад и, возможно, сделают то что не смогли сделать больше двадцати лет назад… возьмут Париж. И отчаянный удар бригадного генерала де Голля тоже окажется бесполезным…

— Полковник! Два часа на приведение батальонов в порядок! — звенящим от напряжения голосом приказал он. — Затем наступление всей дивизией! Узнайте что там с пехотой этого де Роберта! И вызовите ко мне всех командиров батальонов а также командиров рот! Всех кто остался… Будем работать над ошибками! А потом, после совещания, притащите ко мне этого чёртового старика Леру! Я очень хочу с ним снова поговорить!.. — и мрачно усмехнулся.

Глава 26

г. Вадленкур, Франция.

17 мая 1940 года. После полудня.

Гюнтер Шольке.

Удушливый дым лез в горло, вынуждая его то и дело кашлять. Горящие здания, сараи, всякие хозяйственные постройки, садовые деревья… Сейчас южная и западная окраины городка никак не напоминали самих себя всего несколько часов назад. Большинство домов, в той или иной степени, оказались разрушены. В стенах зияли проломы, осколки оконных стёкол хрустели под сапогами, а возле раскиданных обломков конуры лежало тело рыжей собаки без двух задних ног. Кровь уже успела свернуться и впитаться в землю а труп четвероногого животного начали исследовать вездесущие зеленоватые мухи. Также во дворах и на улицах землю испятнали десятки воронок от снарядов французских артиллеристов.

Отвернувшись от собаки Гюнтер устало привалился к стене одного из домов и с трудом снял шлем. Повертев его в руке он угрюмо усмехнулся своей удаче. На затылочной части предмета снаряжения виднелась небольшая вмятина. Которая вполне могла бы оказаться на его голове, не надень он защиту. Осколок танкового снаряда, разорвавшегося чуть сзади позиции Шольке, достал его, несмотря на то что основная сила взрыва ушла вперёд. Лишнее доказательство того что носить шлем на войне нужно всегда, пусть даже он тяжёлый, неудобный или какая другая причина. Да, не всегда он защитит от пули или осколка но хоть небольшой шанс спасти свою голову всё же лучше чем вообще никакого. И сегодня с ним произошёл именно такой случай. Вот уж точно: «Gott mit uns»…

Закрыв глаза Гюнтер решил посидеть несколько минут чтобы прийти в себя от лёгкой контузии, и в голове вяло всплыли картины совсем недавнего боя…

…Он находился на позиции «восемь-восемь» когда лавина французской бронетехники подошла на оптимальное расстояние для открытия огня. Командир расчёта тяжёлого зенитного орудия, ни имени ни фамилии которого Шольке так и не успел узнать, в полной готовности стоял рядом и, шумно дыша, ждал команды. Из-под шлема у него стекали капли пота, от волнения или жары, неизвестно. Зенитчики, больше десятка человек в расчёте, добросовестно трудились почти всю ночь, несмотря на то что приходилось то и