– Я бы такого не сказал, конечно. Как я уже говорил, он был замкнут, по-прежнему достаточно отстранён и к общению не склонен, хотя явной агрессии не проявлял и претензий вам никаких не озвучивал.

– Мне вот только ещё озвученных претензий от него не хватает! Ты понимаешь, что эта тварь-герцог именно меня подставил под удар? Когда всё только стало нормализовываться, Алехандро стал искать твоей дружбы, и тут эта мразь всё испортила… Поэтому пусть теперь маркиз придумывает, как его очаровать и чем задобрить, чтобы склонить к попытке возобновить с тобой дружбу и походатайствовать за него передо мной.

– Я понял, мой господин. Всё сделаю наилучшим образом. Не волнуйтесь. Милорд Алехандро не мог не оценить, сколь близко к сердцу вы приняли его потерю и как безжалостно расправились с обидчиком его сестры. Просто времени прошло мало, и его сердечная боль не стихла. Пройдёт время, он успокоится и обязательно возобновит попытки сблизиться и со мной, и с вами.

– Хорошо, если так. Ладно. Действуй.

– Будет исполнено, мой господин, – Илиас поднялся и, поклонившись, скрылся за дверью.

Альфред остался один, в задумчивости прикрыл глаза. Растревоженная разговором с Илиасом боль потери полыхнула с новой силой. Никак он не мог смириться с тем, что так глупо потерял Миранду.

Потерял из-за того, что герцог Скиндермейнский, выступавший в качестве посаженного отца на свадьбе своей двоюродной племянницы с графом Диего Истермандом, прельстился на восторженный рассказ будущего жениха о чаровнице, похитившей его сердце, из-за которой он упорно отказывался жениться, несмотря на явную выгоду партии, благословение церкви и настоятельные уговоры всех родственников, до тех пор, пока его не напоили до беспамятства, и провели церемонию бракосочетания практически насильно. Пресытившемуся герцогу захотелось разнообразить список своих побед, и вдобавок лишить племянницу потенциальной соперницы, поэтому он послал своих ратников в замок в полной уверенности, что родство с королём, собственное влияние и деньги обеспечат ему неприкосновенность и безнаказанность.

Безумная выходка, которую невозможно было предугадать, явно одуревшего от вседозволенности герцога, перечеркнула все планы Альфреда и унесла жизнь его сокровища, его женщины, которую он так долго добивался, и из-за этой мрази так и не сумел добиться, чтобы вернуть ей то, чего она была достойна.

В голове у Альфреда до сих пор не укладывалось, как такое могло произойти.

Не должно было этого случиться, не могло по определению. Не могли Вселенная и Творец допустить такого не только несправедливого, но и абсолютно нецелесообразного ни с какой точки зрения расклада.

Однако это был свершившийся факт, и ничто было не в состоянии его изменить.

Правда обугленных костей в зале он не нашёл, но при такой температуре горения, что даже футляр её амулета расплавился, это было неудивительно. А учитывая, что все допрошенные очевидцы не видели её среди спасённых и избита она была настолько, что вряд ли могла самостоятельно стоять на ногах, то практически не оставалось никакой надежды, что каким-то чудесным образом она всё же смогла избежать гибели.

Ещё и эта тварь-герцог её перед смертью мучил, изнасиловать пытался и опозорить, а потом бросил умирать в огне пожара. Благо если задохнулась в дыму, а если, не имея сил подняться, медленно и мучительно сгорала? Одна мысль о подобной кончине Миранды приводила его в бешенство.

Он, конечно, воздал герцогу по заслугам, тут и Ларгус, и Илиас очень постарались, видя, сколь он зол. Но это не уняло внутренней боли. Хотя страдания изощрённо пытаемого герцога временно немного притупляли её, поэтому он столь долго и не выносил окончательный вердикт, несмотря на то, что тот с первого допроса начал признаваться во всём, чём его обвиняли.

Вердикт он оттягивал до последнего, пока не появилось опасение, что герцог больше не выдержит пыток и умрёт, не дождавшись казни. После этого пытки по его приказу прекратили, а герцога, не способного даже держаться на ногах, привязали к кресту заранее и вместе с ним доставили на площадь, где прилюдно, после оглашения приговора, сначала лишили титула и в знак этого клеймили и выдрали язык, а потом сожгли.

При этом Альфред велел проследить, чтобы дрова были сухими и не давали дыма, способного удушить преступника до того, как начнёт гореть его тело. И чтобы дров было немного и их подбрасывали в костёр частями, чтобы максимально долго продлить казнь.

Король, который присутствовал на казни, неосторожно посетовал, что церемония слишком затянута, и нарвался на такую суровую отповедь Альфреда о том, что спасение раскаянием и покаянным принятием заслуженной кары души заблудшего ближнего, допустившего смертельный грех колдовства, не может быть делом поспешным, что испуганно крестясь, тут же стал оправдываться, что неуместно высказался, исходя из собственной торопливости, которую постарается искоренять усердным чтением молитв и покорным принятием любой епитимьи главного инквизитора.

Вспомнив испуганное лицо оправдывающегося монарха, Альфред не смог сдержать ироничной усмешки: «Тоже мне, правитель называется, трус и церковный подкаблучник». Ведь наверняка сейчас безропотно Анну сдаст под его опеку, хотя у самого на неё явно виды были. Уж больно мила и не по-детски развита виконтесса. Кстати, до сегодняшнего разговора с Илиасом, он сам был не против отдать девчонку королю на потеху, чтобы максимально раздробить владения герцога и дать возможность растащить по частям алчным родственникам и соседям. Однако спонтанно возникшая мысль: сделать сюзереном маркиза, обязав его при этом самому себе, понравилась ему больше, и план был тут же изменён.

Глава 71

Маркиз Карл Критенборг, молодой рослый брюнет с крупными чертами лица и выступающим орлиным носом, гордо восседал в зале для судебных разбирательств в кресле верховного судьи и вёл разбор и рассмотрение тяжб и жалоб подданных, которые попали под его руку в результате очень выгодной женитьбы.

Это было его первое посещение предела, поэтому дел для рассмотрения было много. Период безвластия сказался не самым лучшим образом и на взаимоотношениях подданных и на собираемых налогах.

Однако Карл был полон радостного энтузиазма и был настроен разрешить все проблемы быстро, что и делал, ориентируясь в решениях по большей части лишь на первое впечатление, собственную выгоду, и при этом не сильно вникая в суть.

Несмотря на такой настрой, к обеду он всё же утомился и решил отложить все оставшиеся без рассмотрения дела на следующий свой визит. Поэтому подозвал священника, исполняющего роль секретаря и ведущего архив принятых им решений и сообщил, что на сегодня рассмотрение дел он закончил и идёт обедать.

– Как прикажете, милорд, – священник подобострастно склонился, а потом заискивающе