Небо над головой, заполненное душами, которые после его падения в этот мир остались в одиночестве, казалось почти ослепительным. Он также надеялся их услышать, но они, затерянные в небесах, были для этого слишком далеко. Пытаются ли они сохранить веру, несмотря на столь долгое отсутствие своего бога? Или поддались жестокой злобе, так часто постигающей духовно опустошенных? И блуждают сейчас без цели, обуянные ужасом бессмысленного существования?

Вокруг него стало вспыхивать пламя – хотя не настолько близко, чтобы ощутить жар. Почти сразу воздух заполнился воплями.

Со всех сторон – звуки смерти. Ему уже доводилось их слышать раньше. Ничего нового, и никак не способствует пониманию. Смертные столь охотно прерывают собственное существование во имя благородных причин и побуждений – и разве это не самая всеобъемлющая, самая поразительная из жертв? Такая, про которую все боги давным-давно забыли; такая, какую они в своем закостенелом безразличии и понять-то не способны.

Все, что эти женщины и мужчины знают, – их собственная плоть. Такая же, что и та, в какую я сейчас облекся. Это наша граница, ужасная граница. Хрупкая, недолговечная. Вспышка света, короткий вздох.

Я слышу, как вы с ней расстаетесь. С единственным даром, что вам дарован, – вы его возвращаете небесам. А мир движется мимо, почти ничего не замечая.

Неужели заметить некому?

Я не останусь слеп к вашим смертям. Я буду помнить.

Увечный бог слушал – звуки трубящих отступление рогов, крики, призывающие лекарей, шум стычек, означающий, что на осажденных накатывается новая волна. Увечный бог слушал – и ждал.

Семеро т’лан имассов, Семь Мертвых огней, стояли на голом склоне к востоку от малазанских регуляров. Теперь к ним присоединились Ном Кала и Кальт Урманал, сделавшиеся им ближе кровных родичей, и Ном Кала решила, что это правильно. Она больше не чувствовала себя чужой. И одинокой.

Заговорил Уругал Сплетенный.

– Она готовится встретить врага. Мы слышали ее молчание и знаем, что в душе ее нет лжи. Но она – смертная.

– Многие из тех, кто ее видит, – сказал Берок, – считают ее слабой – слаба не ее воля, но плоть. Меч свой она тоже оставила. Я пытался предложить мой, но она отказалась.

– Мы знаем, сколь могущественна может быть воля, – заметил Кальб Бесшумный Охотник.

– И все же, – не уступил Берок.

– Я решил, что мы остаемся с ней, – сказал Уругал. – Не разделим судьбу морпехов, но встанем здесь. Если Увечный бог и вправду возродится снова, мы этого даже не увидим. – Он обернулся к остальным: – Вы были со мной не согласны – с моим приказом остаться с ней.

– Дело в том, чего мы рискуем лишиться, – сказал Тэник Разбитый. – Мы не увидим, как он восстанет.

– Для нашей веры обязательно все видеть своими глазами?

– Я мечтал о доказательстве, – ответил Разбитый. – Тому, что все наши поступки имели цель. Разве не это обещал нам Павший? И однако наши мечи не станут защищать нашего бога.

– Сделанный мной выбор, – возразил Уругал, – именно это и означает.

Тогда неуверенно заговорила Ном Кала:

– Сородичи, я прислушивалась к тому, что говорят солдаты – эти малазанцы. На привалах, у костра. – Все головы повернулись к ней. – Беседуют между собой они не так много, но если завязывается разговор, то он – о словах, сказанных ей уже давно. О том, что им предстоит остаться без свидетелей. Похоже, они ее не вполне поняли – как и я сама. Только когда я их слышу, когда вижу при этом их глаза… слова эти что-то в них пробуждают. Возможно, не более чем дерзость. Вот только разве не в собственной дерзости смертные сильней всего о себе заявляют?

Повисла тишина, которую нарушало лишь негромкое подвывание утреннего ветерка.

– Без свидетелей, – сказал наконец Берок. – Пусть тогда это станет и нашим девизом.

– Который никто из нас не понимает? – возмутился Тэник.

– Да. Который никто из нас не понимает.

– Очень хорошо. Ном Кала, твои слова пробудили во мне… дерзость. – Тэник повернулся к Уругалу. – Мы для них были призраками. Мы очень мало им предлагали, поскольку у нас мало что было предложить. Отдадим же сегодня ей все, что у нас осталось.

– Павший, – сказал Берок, – возложил на нее свои надежды. Свою веру. Уругал, я почитаю тебя. Сородичи, я почитаю вас всех. – Помолчав, т’лан имасс продолжил: – Один из нас должен быть принесен в жертву. Влияние Акраст Корвалейна сохраняется и не исчезнет, пока не падет последний из форкрул ассейлов. Но если один из нас, находящихся здесь, откажется от Обета, мы получим то, что ищем. Я готов стать этой жертвой.

– Тихий Глас, – возразил Уругал, – ты могуч в бою. От Обета должен отказаться кто-то послабее. Это буду я.

– Вы оба неправы, – сказал Тэник. – Меня не зря назвали Разбитым. Решение наше не должно основываться на сентиментальности. Как и на храбром упрямстве – тем более что в ком из нас его нет? Берок. Уругал. Кальб и Халад. Знающая мудрые слова Ном Кала. Кальт Урманал, трелль по крови. Я открою путь для нас всех – во имя дерзости. Разговор окончен.

Т’лан имассы умолкли.

И в молчании обратились в пыль.

Врага заметили. Враг приближался. Лостара Йил стояла рядом с Тавор в палатке адъюнкта и смотрела, как та готовится к битве. Адъюнкт выбрала для себя из оставшихся скудных запасов обычный длинный меч. Предыдущий владелец выжег по всей длине деревянных с кожаным подбоем ножен неровный орнамент. Таланта в том было незаметно, зато явно присутствовали безграничные дисциплина и терпение. Работа не художника. Но солдата.

Капитан спросила Тавор, отчего та остановила выбор именно на этом оружии – ее привлек сложный орнамент на ножнах? Хорошая заточка? Надежного вида гарда и удобная рукоять? Ответом ей послужил лишь недоуменный взгляд. Когда мгновение спустя Тавор скосила глаза на ножны, Лостара поняла, что ничего из этого она даже не заметила.

Ее кольчуга поджидала на деревянном сундучке, в котором обычно хранилась, поверх поблескивающих железных звеньев лежали аккуратно сложенные боевые рукавицы с кожаными отворотами. Сейчас Тавор была одета лишь в простую рубаху, местами уже протертую насквозь, так что делались видны бледная, почти бескровная кожа и выступы костей – слишком близко под ней. Шлем с решетчатыми нащечниками пока что пристроился на столе с картой.

Закончив шнуровать сапоги, Тавор подошла к стоявшей рядом со шлемом деревянной шкатулке, крышка которой была инкрустирована серебряным гербом Дома Паран. Коснулась крышки кончиками пальцев правой руки и на мгновение закрыла глаза.

Шкатулка открылась со скрипом, заставившим Лостару вздрогнуть.

Изнутри она достала кулон – простой кожаный ремешок, а на нем орлиный коготь, золотой или же бронзовый. Повернулась к капитану.

– Не поможете завязать, будьте добры.