и с трудом сдерживая отчаянное желание закричать. Если нелепое возмущение и абсурдные требования комиссара Хомберта еще можно было вытерпеть, то непрошибаемое спокойствие инспектора Кремера, упорно повторявшего, как испорченная шарманка, один и тот же вопрос, и его манера обрывать на середине фразу, чтобы заставить слушателя поднять глаза, а затем невозмутимо продолжать говорить, – все это было выше человеческих сил. Джин постоянно ловила себя на том, что невольно зажимает рукой рот, после чего она, спохватываясь, вновь сжимала ладонью край сиденья. А еще этот бьющий в глаза свет… Нет, это было просто невыносимо! Она закрывала глаза и снова открывала их, так как начинала кружиться голова. Спокойный голос Кремера неумолимо бил по ушам; вопросы, которые он задавал, были самыми тривиальными, например: «Пряжа была в мотке или в составе ткани?» Услышав в двадцатый раз этот вопрос, Джин с трудом подавила импульс крикнуть: «В составе ткани!» – и раз и навсегда покончить с этим, причем желание это оказалось настолько непреодолимым, что ей пришлось прикусить нижнюю губу, ведь она, Джин, решила упрямо молчать.

Ближе к полуночи, хотя Джин этого не знала, так как потеряла счет времени, она внезапно очнулась от ужасного ощущения, будто кто-то снова бьет ее по голове. Перед глазами все плыло, кто-то держал ее мертвой хваткой. Джин, напрягшись, попыталась вырваться. И снова услышала ненавистный голос Кремера:

– Держитесь. Я просто пытаюсь посадить вас обратно на стул.

Что он и сделал.

Джин почувствовала под собой сиденье стула и поняла, что ее никто не держит. Растерянно заморгав, она спросила:

– Что случилось? Меня кто-то ударил…

– Ничего подобного. Мисс Фаррис, с чего вы это взяли? Вы слишком долго держали глаза закрытыми и свалились со стула, а я не сумел вас вовремя подхватить. Хотите воды? Или, может, кофе?

– Нет, спасибо.

– Ладно. Я просто спрашивал, сколько видов пряжи, кроме байеты, вы использовали в вашей ткани.

Джин тут же вспомнила, что должна держать рот на замке.

Спустя какое-то время появился окружной прокурор Скиннер. И Джин с облегчением увидела, что Кремер уходит. Общаться с окружным прокурором, вероятно, будет нелегко, но все-таки легче, чем с Кремером. Джин решила перестать играть в молчанку, поскольку, если она будет молчать всю ночь, то просто сойдет с ума. Она пожалела, что отказалась от кофе, но не стала ничего просить. Она будет отвечать на все безобидные вопросы, только медленно, взвешивая каждое слово.

Среди нью-йоркских юристов окружной прокурор Скиннер слыл одним из трех лучших специалистов по перекрестным допросам.

В два часа ночи Джин, у которой нестерпимо щипало глаза, раскалывалась голова и адски болели вцепившиеся в край сиденья пальцы, потребовала у Скиннера прекратить эту пытку. Посоветовав ей не драматизировать, он продолжил допрос:

– Вы так говорите, потому что прямо сейчас видите все в искаженном свете. Естественно. Вы должны здраво смотреть на вещи. И что плохого мы вам делаем? Не даем ночью спать, только и всего! Масса людей не спят до утра, причем без всякого принуждения. Полагаю, вы и сами время от времени бодрствовали по ночам. Вы называете это пыткой, поскольку вас принуждают, ну а я, естественно, в ответ прошу не драматизировать. – У Скиннера был спокойный, отнюдь не пронзительный, но скрипучий голос, скребущий по измученным нервам. – На нас ведь тоже давят. И вы, как разумный человек, должны это понимать. Мы не можем вот так запросто оставить вас в покое и не собираемся этого делать. Мы тщательно избегаем незаконных действий по отношению к уважаемым гражданам с хорошими связями и положением в обществе. Мы никогда не стали бы вас мучить, если бы действовали лишь на основании смутных подозрений. Похоже, вы не понимаете, что играете с огнем. Это аналогично тому, как если бы Кэрью застрелили и мы нашли у вас пистолет, из которого его убили, а вы отказывались отвечать, откуда у вас этот пистолет. Пряжа, которую вы использовали, идентична обрывку, обнаруженному в руке Кэрью. Это след, однозначно ведущий нас к убийце, на которого мы обязаны выйти. Как видите, нам тоже приходится работать под принуждением. Не говоря уже о том, что мы представляем закон, а Кэрью был миллионером, убитым при весьма странных обстоятельствах. Более месяца назад. Пока мы топтались на месте, пресса и широкая общественность спустили на нас всех собак. Но теперь мы вышли… Откройте глаза! Мисс Фаррис! Откройте глаза! Откройте глаза! Откройте…

Джин с трудом разлепила глаза.

– Но теперь мы вышли на след убийцы, а вы пытаетесь нам помешать. Нет, мы не можем перестать на вас давить, и мы вас так просто не отпустим. Мы располагаем такой веской уликой, что ни один адвокат вас отсюда не вытащит. Я останусь с вами до шести утра. Инспектор Кремер пока немного вздремнет, а потом вернется и сменит меня. Рано или поздно вы, конечно, свалитесь от усталости, и надзирательница уложит вас на койку. Мы позволим вам поспать пару часов, а затем разбудим, покормим и продолжим допрос. Такая вот перспектива. – Скиннер нахмурился и, дернув себя за мочку уха, уставился на Джин, после чего внезапно спросил: – Мисс Фаррис, где вы взяли ту пряжу?

– Можете давить на меня, можете не давить, – ответила она тонким ворчливым голосом. – Я готова сидеть здесь хоть целую вечность.

– И будете сидеть, – проскрежетал Скиннер. – Вас ждет сюрприз. Я уже говорил вам и повторяю еще раз: на одних эмоциях вы долго не продержитесь. Вы женщина. Вы просто пытаетесь вести с кем-то честную игру, а для женщины это недостаточно сильная мотивация. Сейчас все может быть именно так. Посмотрим, что будет через двенадцать часов или через сутки. Совсем другое дело, если затронуто более глубокое чувство, если, например, вы хотите защитить брата, или отца, или любимого мужчину. Если речь идет именно об этом, мы умываем руки. Полагаю, у вас хватит силы духа, чтобы нас победить. Мы не хотим тратить время зря. Хотя это не отец и не брат. Мисс Фаррис, скажите, это мужчина, которого вы любите?

Джин отчаянно пыталась держать глаза открытыми. Подобные вопросы были опасны. Она смутно помнила, что Скиннер, начав гнуть эту линию, едва не подловил ее. Она закрыла глаза, а затем, с трудом открыв их, сказала:

– Можете не стараться. Я отказываюсь отвечать на подобные вопросы.

Глава 12

Сложив на груди руки и поджав губы, Самуэль Аарон Орлик сидел за письменным столом в просторном кабинете на тридцать втором этаже высотного здания на Мэдисон-авеню в районе Сороковых улиц и сверлил глазами дверную ручку в двадцати футах