— Это всё либеральная политика последних десятилетий… — шептал на ухо Гризли историк. Оказывается, он уже давно что-то бормотал. — Я постоянно кричу на всех углах, но кто слушает? Ситуация, при которой родитель не имеет права дать своему зарвавшемуся чаду оплеуху, ненормальна. Раньше чаще умирали, раньше было множество других проблем, но семья оставалась твердыней…

— До чего дожили? — шёпотом подхватила сухопарая англичанка Алевтина. — Семилетние наглецы заявляют мне, что я не имею права на них орать, и тем более — прикасаться! Им виднее, где сидеть в классе, им виднее, когда пора идти домой, а чуть что — они готовы звонить в полицию…

— Потому что учитель для них — ничтожество, вроде лакея, — вполголоса произнёс кто-то позади Гризли. — Вы взгляните, что творится в Интернете. Извините, не при дамах будет сказано, но «сисястая училка» — любимый персонаж порнокомиксов…

…— Пять школ сегодня в подобной ситуации, — сухо вещал полицейский. — И неизвестно, что произойдёт завтра. Формально информация закрытая, но в вечерние газеты уже кое-что просочилось, а в Интернете вовсю идут дискуссии. В Министерствах образования и внутренних дел создана совместная комиссия…

Гризли на минуту вырвался на поверхность своего персонального омута.

— Где-то ещё убили учителя? — теребили полицейского дамы. — Почему нет в новостях?

— Потому что пока не принято решение…

— Какое ещё решение?!

— Что за ерунду он несёт?

— Это произвол!

— Одну секунду, — властно перебила общий гомон директриса. — Вы утверждаете, что маньяки, убившие нашего коллегу, орудуют и в других учебных заведениях?

— Я ничего не утверждаю, — устало отмахнулся офицер. — Я не политик, а полицейский. Я констатирую факты. Несколько преступлений в средних и высших учебных заведениях. Несколько нападений на учителей, поножовщина среди учеников старших классов…

— А подробнее?

— Подробности увидите по телевизору, всё равно выплывет… — полицейский полистал бумажки на столе. — Мне бы хотелось получить от вас характеристики на неблагополучных подростков…

Учительская взорвалась негодованием.

— Мы не закрытый интернат!

— Здесь нет неблагополучных…!

— Вы хотите, чтобы мы обвинили своих учеников в убийстве? — тщательно артикулируя, разделяя слоги, как для недоразвитого ребёнка, осведомился завуч.

Гризли вжал голову в плечи, снова погружаясь в едкую слезливую пучину.

— Сладенький, — щекоталась Рокси, — мой могучий Гризли, ты же умненький и всё понимаешь. Если девочки не будут немножечко стервочками, то от вас, балбесов, сто лет ничего не добьёшься. Ни мебели новой, ни замуж, ни ребёночка.

— Пожалуйста, — взвился он, — пожалуйста, пусть будет ребёнок, я разве против?

— Ах, мой отважный Гризли, — Рокси потрепала его за остатки шевелюры. — Ну, о каком ребёнке может идти речь, когда ты не можешь договориться с Мариной, кто, сколько платит за Лолу? Когда ты никак не можешь рассчитаться за машину? Когда тебя трясёт от одного только голоса твоей мамы в телефонной трубке? Когда ты потеешь под дверью этой вашей грандиозной госпожи Вержу и уж точно никогда не осмелишься потребовать для себя прибавки?!

— Но ведь… ведь я, то есть мы не так уж плохо сейчас получаем.

Он лепетал, и с ненавистью к себе чувствовал, что снова оправдывается. Он вечно перед ней оправдывался. Гризли видел себя боком в зеркале и ещё больше злился, потому что совсем не походил на гризли, на бешеного могучего самца, о котором мечтала Рокси. Скорее, в профиль он напоминал мелкого прилизанного хищника, вёрткого, сердитого, но не опасного. Хуже всего, что это сходство видел не только он, но в первую очередь ученики, а стало быть, Рокси тоже не могла не замечать, и оттого сравнение с медведем казалось ещё большей издёвкой.

— Нынче всякий тринадцатилетний сукин сын прекрасно осведомлён, куда ему звонить в случае чего, — едко брызгал слюной историк Гржимек. Молодые учителя, столпившиеся рядом, согласно кивали — Нынешняя демократия расплодила органы опеки, органы поддержки, антикризисные центры, чёрт знает что!

— Да что далеко ходить, у моей сестры чудо растёт, — вступила в разговор химичка Маргарита — Врёт беспощадно, вещи у матери таскает, требует, чтобы в комнату к ней без стука не входили, это в четырнадцать-то лет! И попробуй ей слово поперёк, сразу в крик, что, мол, права свои знает, напишет в органы контроля.

— А у моего племянника сынок и деньги не гнушается воровать.

— Вы что нибудь знаете про Клавдию? Боже мой, это какой-то кошмар. Сгореть заживо!

— Вержу не признаётся, но ходят слухи.

— Кто-то из наших замешан? Да вы что!

— Если уж вспоминать о мести, то Фернандесу мстить не за что! Его предметы ни на что не влияют.

— Вдумайтесь, милая, о чём вы вообще говорите? Вас послушать — так меня уже должны десять раз застрелить за плохие аттестаты. И ничего, живу пока.

— Безусловно, полнейшая ерунда! Дети на такое не способны, восьмой класс.

— Нет, я вам скажу, здесь ещё спокойные дети.

— Спокойные?! Вы слышали, что они сделали с Фернандесом? Этих сволочей вы называете спокойными?! Бедный старик…

— Не представляю, как теперь смотреть им в глаза.

— Какие глаза? Мне теперь страшно одной по лестнице ходить!

— Помяните моё слово, нынешнему поколению дали слишком много воли! Теперь, видите ли, принято считать их личностями! Хороши личности, способны только тянуть деньги и нервы.

— Это всё секс, совсем помешались.

— Да, вот мы после войны думали о другом…

— Конечно! Им лишь бы трахаться…!

…Гризли терзал себя, что дело в сексе. В каком-то смысле, частично проблема действительно упиралась в секс. По крайней мере, для него. Для Рокси, кажется, проблемы не существовало, он вообще не мог припомнить случая, чтобы жена хоть раз его домогалась. Домогался он, и то первое время, а супруга благосклонно уделяла ему крохи внимания. В какой-то момент она превратила интим в ещё одно своё оружие. В её изящных ухоженных ручках обернуться оружием могло всё.

Однажды, во время очередной ссоры, Гризли не сдержался. Он поклялся себе всеми святыми, что никогда первый не поднимет этот вопрос, чтобы не выглядеть посмешищем, но не сдержался.

— У меня слишком маленький член для тебя?

— Что-о? — она замерла, изумившись, и тут же расцвела хохотом и пригоршней колкостей.

Естественно, Рокси ловко выкрутилась, оставив его в дураках. Она в который раз продемонстрировала, что обитает неизмеримо выше его смешного мирка и не унизится до споров. Когда они ссорились, говорила одна Рокси. В оппонентах и собеседниках она не нуждалась…

Гризли тогда мигом заткнулся, проклиная себя за неудачно вырвавшееся слово. Рокси твёрдо дала понять, что никакие сексуальные темы с ним муссировать, не намерена. Достаточно с муженька и того, что с ним спят. Ему стонут на ушко, ему позволяют всякие вольности, естественно, в установленных ею пределах и в установленные ею дни. Что ему ещё не нравится? Или он мечтает о продолжении скандала?