У Гризли за одну секунду взмокла спина. Конечно же, он узнавал, ещё как узнавал.

— Эти снимки мы показали вам первому, — сказал полицейский.

— Когда?… — Гризли подавился. — Кто их снимал?

— В субботу, — приветливо кивнул капитан, — да какая вам разница, кто снимал? Случайный очевидец, женщина. Она пыталась их остановить, но сама еле спаслась. Тогда она спряталась… Там разгружался грузовик, видите — оконная рама на переднем плане, размыто… Она спряталась, сделала три кадра и обратилась в полицию.

— Вы их нашли?

— Теперь — да, — как ласковый кот, мурлыкнул полицейский. — После того, как сравнили снимки из личных дел ваших учеников. Признаться, непростая была задачка, угу. За два дня мои парни побывали в девяти школах, лицеях и колледжах, ближайших к площади. Я уже не говорю о картотеке Отдела по делам несовершеннолетних, о базе данных наркоманов, об интернатах и прочем… Соображаем, куда я клоню?

— Вы хотите сказать, что искали сначала среди… гм… неблагополучных?

— Угу, разумеется.

— Я уверен, что моя дочь с ними случайно… — Добрые влажные глаза полицейского смотрели на физика, не моргая. Гризли понял, что произнёс водевильную чушь и покраснел.

— Там четверо парней и две девушки, — полицейский стряхнул пепел. — Парни постарше. По крайней мере, двое из них учатся у вас в десятом классе. Кисанов и Брыль…

— Я знаю их.

— Угу. Девочки совсем ещё сопливые и, как видите, участия не принимают. Курят в сторонке, смеются.

— Вы считаете… — Гризли проглотил воздух. — Вы считаете, что эти пацаны могут иметь отношение к… ну, к тому, что…

— К убийству Бенни Фернандеса? Не знаю, — капитан предъявил обворожительную улыбку. — Мне известно одно. Тот торговец фруктами, которого Кисанов и компания лупят ногами на глазах у вашей смеющейся дочери, умер по пути в больницу.

— Кошмар…

— Согласен, всё это крайне неприятно. А теперь думаем — что нам кажется странным в этих фотографиях?

— Как будто монтаж, — мгновенно откликнулся Гризли. — Эти люди на переходе… Они не реагируют, словно приклеены сюда.

— Угу, угу! — просиял полицейский. — Только они не приклеены. Свидетельница сделала три кадра и убежала, а многие другие взрослые присоединились к веселью.

— Простите? — Гризли подумал, что ослышался.

— Со слухом у нас порядок, — хихикнул офицер. — Когда подъехала дежурная машина, торговца топтали всемером, а ещё человек двадцать взрослых смотрели. Когда появилась полиция, они даже расходились нехотя. Людям теперь нравится убивать.

Ты вскрываешь моё сердце,

Хоть со мной не говоришь.

Весь красивый и серьёзный.

В белом гробике лежишь…

Смешные стишки

Пятнадцать с четвертью на сияющем циферблате.

Сразу в шести уютных залах киноцентра «Империя» завершились сеансы. Распахнулись двери, потекли каучуковые ступени эскалаторов, вынося возбуждённых зрителей наружу, под сырую апрельскую морось.

Тамара Галицкая, не глядя, швырнула в сторону урны ведёрко из-под попкорна, завернула на шее шарф и поплотнее запахнула полы плаща. При спуске с эскалатора развлекательного центра она замешкалась, и живой вал тут же с ругательствами толкнул её в спину. Тамара удержалась на ногах только потому, что подле выхода с ленты был расстелен ворсистый коврик с эмблемой «Империи».

— Сам ты мудак! — вернула она кому-то вечернее приветствие, загораясь в предвкушении перепалки.

Но поругаться не получилось, обидчик уже сгинул в сумерках. Они все исчезали в сумерках, словно проваливались в бездну за край неоновых сполохов. Тамара отошла в сторонку, за круглую стальную опору, и стояла, нахохлившись, провожая глазами разудалую толпу. Шарф на горле свернулся неправильно, кололся и пропускал холодный воздух. Она в ярости размотала шарф и кинула на асфальт. Потом передумала, подняла и отряхнула. Плащ тоже сидел как-то неудобно, и джинсы затянула слишком туго.

Всё плохо, а ещё эти вонючки лыбятся!

Она себя сегодня неважно чувствовала. Если честно, то она себя неважно чувствовала всю последнюю неделю, а может, и целый месяц. Но сегодня утром стало окончательно херово, иначе не скажешь. Утром она не нашла за тряпками в шкафу заначку. Руди уже ушёл в школу, ушёл обиженный, потому что не получил завтрак. А какой завтрак она ему могла дать, когда у самой второй день не было ни крошки во рту? Накануне припёрся папаша Руди, исполнять высокую миссию, наложенную судом. Припёрся общаться с сыном, мать его! Дэн Галицкий, чтоб он сдох, так же нуждался в общении с Руди, как она в новых лыжах! А чем всё закончилось, блин? Да как всегда. Этот урод раскрутил её на выпивку, давил, на жалость, рыдал, что та сучка его не понимает, и на службе его вышвырнули, как паршивого пса, хотя он тянул всю работу, и сын растёт волчонком, огрызается на него, а всё почему? Потому что, видите ли, она, Тамара, не воспитывает в сыне надлежащего уважения к отцу. Тамара чуть было не запустила в придурка Галицкого когти, но припёрся из школы Руди, и ссора затихла. Руди пришёл, увидел их вдвоём за столом и, вместо того чтобы подойти к родителям и выразить почтение, удрал к себе в комнату.

— Вот видишь, — зло засмеялся Дэн, — видишь? Он нас обоих в грош не ставит, совсем обнаглел! Я сейчас пойду и приведу его сюда…

Он поднялся, но далеко не ушёл. Порядочно набрался к тому времени. Тогда Тамара приказала ему, чтобы сидел и не возбухал и к её ребенку чтоб не приближался, коли сам толком воспитывать не умеет. Галицкий полез в бутылку, мол, ребёнок общий, но Тамара его так пихнула, что он грохнулся под стол и больше не выступал. Она знала за собой, что когда выпьет, становится сильной и смелой, и никакие придурки не могут ей тогда перечить, а уж тем более — учить, как ей жить! Она сама пошла к Руди, чтобы проверить его уроки, но щенок вёл себя нагло, а потом вообще сбежал на улицу, без шапки. Пока она занималась ребёнком, подлец Галицкий высосал остатки из бутылки и тихой сапой свалил.

Наконец, когда Тамару вконец достали оба ублюдка, молодой и старый, раздался спасительный звонок от Феоны. Феона — молодец, она совсем не такая, она не связывается со всяким дерьмом, не рожает этому пьяному дерьму недоделанных ублюдков, которые потом хамят матери, рвут учебники и крадут её деньги. Порой Тамаре казалось, что Феона — это маленький серый ангел, спустившийся к ней от подножия небесного престола. Такой невзрачный ангелок шестого или там седьмого разряда, нечто вроде небесного водопроводчика, призванного затыкать слезливые дыры в дочерях проклятого рода человеческого.

Феона позвала куда-нибудь посидеть, у неё водились деньжата. Феона удачно вышла замуж, ей достался порядочный человек, не какой-нибудь там урод Галицкий.

Тамаре пришлось выслушать лекцию о вреде алкоголя, о неверных подходах к ребёнку, который совсем выбился из колеи и стал похож на злобного зверька, о том, как неприлично молодой женщине так себя запускать, целыми днями торчать у телевизора в обнимку с чипсами, сухариками и пивом.