— Производственные мастерские.

— Вот-вот, нечто вроде! Рокси, они прибили его гвоздями!

У стены стоит гость,

В голове его гвоздь.

Это я его прибил,

Чтобы гость не уходил

Детское народное

Труп Бенни Фернандеса обнаружил сторож накануне вечером, обходя производственные мастерские, располагавшиеся в подвале гимназии Бенни преподавал мальчикам специфические предметы вроде «Основ трудовой дисциплины» и «Безопасности жизненного пространства», успешно совмещая уроки с должностью заведующего хозяйством. В гимназии все понимали, что госпожа Вержу делает реверанс в сторону Министерства образования и Комитета по надзору, иначе нелепых предметов, только отнимающих время у будущих яппи, в расписании никогда бы не появилось. Попадая в шестой класс, мальчики с изумлением заслушивались первыми и последними в их жизни лекциями об устройстве станков, о технике безопасности на производстве и столярном деле. Уже через несколько уроков школьники использовали занятия господина Фернандеса для переписывания домашних заданий к другим, более важным дисциплинам, а многие откровенно спали или играли под партами в электронные игры.

Бенни не унывал. Когда уровень шума в классе не позволял ему диктовать, Фернандес встряхивал седой гривой, близоруко щурился и звонил в колокольчик. Он принимался ходить по рядам и тряс колокольчиком прямо в уши не в меру распоясавшимся отрокам, выразительно постукивал по циферблату наручных часов и мило улыбался. И буйные головы затихали, потому что любимое наказание господина Фернандеса походило на мину замедленного действия. Он засекал минуты, отнятые у урока, и приплюсовывал их к своим же часам, но в самый неподходящий момент. Например, перед большой переменой внезапно объявлялось, что на беготню и буфет останется четыре минуты, поскольку двадцать шесть минут у него украли две недели назад. Бенни прислонялся спиной к двери, начисто отсекая возможность побега, и елейным голосом диктовал тему… Что-нибудь мало вразумительное, про допуска и присадки, или про устройство косых шестерён. Но ещё хлеще он поступал, когда задерживал класс после последнего урока, как нарочно, когда все как на иголках, потому что в «Парадизо» вот-вот начнётся сеанс. По мнению чувствительных натур, Бенни обладал сверхъестественным слухом и лисьим коварством, идеально угадывая день мести. Именно тогда, когда все жутко торопились, перед праздником, или когда намечался футбольный матч с параллельным классом, или когда ждали девчонки. Он умел наказывать, добряк Бенни.

Этим вечером наказали его самого.

Криминалисты установили, что пожилого коротышку вначале оглушили тупым предметом по затылку, затем толстой проволокой прикрутили за запястья к крючкам на фанерной стене. Стена рядом с классной доской представляла собой лист многослойной фанеры, от пола до потолка. Там, у Фернандеса висели по ранжиру лобзики, пилы, стамески и прочий инструмент. Однако шутники не рассчитали, что крючки окажутся слишком слабыми для веса человека. Кроме того, Бенни очнулся и стал вырываться. Тогда ребята вторично угостили его обмотанной тряпками кувалдой, потом в рот ему затолкали рукав рубашки. Они притащили пистолет для забивания гвоздей и принялись по очереди упражняться в меткости. Гвозди легко проходили сквозь тело и втыкались в мягкую фанеру, всё крепче пришпиливая ненавистного старикана, точно жука или паука в гербарии. По мнению врача, Бенни умер после того, как два гвоздя, пущенные нетвёрдой рукой, перешибли ему трахею и артерию. Однако даже после его смерти мальчики не успокоились. Они перезарядили пистолет и вернулись. В общей сложности в теле Фернандеса насчитали восемьдесят два гвоздя.

Сомнений в том, кто учинил расправу, у полиции не возникло. Вытащенная из дома трясущаяся госпожа Вержу могла лично изучить многочисленные следы, оставленные детьми. Они здорово перепачкали ботинки в крови, хотя потом вытирали подошвы тряпками, чтобы не наследить в коридоре. Там же, возле трупа, они побросали пивные бутылки и мятые сигареты.

Они не скрывались.

По словам очевидцев, сторожа и преподавателей продлённого дня, сбежавшихся на шум в подвал, госпожа Вержу внимательно осмотрела то, во что превратился Бенни Фернандес. Особое внимание она якобы уделила гвоздям в его глазных яблоках. Затем госпожа директор стиснула зубы, хлебнула коньяка из крошечной фляжки и взялась за телефон. Во избежание огласки классным руководителям поручила обзвонить детей, отменила занятия, а на девять утра назначила общую явку педагогов.

Выслушав всю эту историю в красках от коллеги, историка Гржимека, Гризли представил себя на месте директрисы. Он представил, как стоит в луже крови в мастерской и под вспышками полицейских фотографов разглядывает гвозди в глазах старика Бенни…

— Леонид, что у вас с лицом?

— А что с моим лицом? — Гризли уставился в зеркало.

В большой учительской сонно шептал фонтанчик, изображающий кусок мраморной скалы с пещерами и беседками. Напротив фонтанчика раскинулся мини-оазис, в котором не хватало только баобаба и алтайского кедра. Две стены из четырех госпожа Вержу для солидности уставила застеклёнными шкафами с книгами. Случайно забредших сюда родителей полагалось ошеломить культурным уровнем гимназии. Сразу возле дверей, на уровне глаз, выпячивали корешки древние греки и прочие громкие авторы, которых никто из учителей, за исключением историков, после университета не читал. Кожаные стулья с высокими спинками казались похищенными из рыцарского замка. Между фигурно зарешечёнными окнами вольготно раскинулась плазменная панель. Кофеварка вливала тонкую ноту в оркестр телевизора и фонтана. И ещё одна пикантная деталь. Здесь разрешалось курить трубки. Ни в коем случае не сигареты. Трубки или, с особого благословения, сигары.

Большая учительская комната четвёртой гимназии дышала респектабельностью и сановным шиком. Собравшиеся в ней сорок человек дышали страхом. Мужчины принесли стулья и скамейки из соседнего класса, курящие сгрудились у форточек, не отрывая взглядов от чужеродной здесь унылой фигуры в форме. Полицейский чин потребовал, чтобы присутствующие на время отключили мобильные телефоны. Он опрашивал всех отдельно, по одному вызывая в кабинет завуча, а они переминались с ноги на ногу, превратившись вдруг в провинившихся учеников. Следует отдать должное, парень делал своё дело чётко и быстро, не превращая расследование в водевиль или драму. Когда с формальностями было покончено, он попросил общего внимания и выступил с кратким спичем. Полицейский говорил нарочито тихо, заставляя всех примолкнуть и слушать только себя…

Гризли думал о жене.

…Вчера он пытался с ней обсудить ситуацию. Снова и снова. Что она ответила? Рокси не удосужилась вступить с ним в полемику, это было ниже её достоинства. Эта её мерзкая привычка слушать его оправдания с презрительной усмешечкой, а потом спрашивать — ты всё сказал, дорогуша?

Так и хочется ей врезать!…

Боже мой… Гризли схватил себя за голову. Откуда такие мысли? Откуда такие ненормальные желания? Сколько они ссорились раньше — не сосчитать. И сколько раз после ссор, в минуты голубиного воркования, он спрашивал жену, отчего ей так нравится злить его. Этими усмешечками, этой вздёрнутой губой, прищуренным глазом. Самой позой, вызывающей хамской позой! О, Рокси, как никто другой, могла довести до белого каления без слов, одними только жестами…