— Так, — кивнула Караулова. — Я даже знаю, кому пожалуюсь на испорченную тумбу. Стасику. Он у нас строитель, у него есть отличный столяр, — Стае сам как-то мне хвастался, что мастер — золотые руки. Думаю, разговор получится нормальный. — И приложила руки к груди: — Ох, неужели все может разрешиться?! Сейчас же звоню Коротичу.

— Нет, — остановила я ее. — Надо дождаться реакции Гашиевых. Если кто-то из них вспомнит, что микрофон в лампе, то либо вспомнит и перезвонит, либо сегодня же пришлет кого-то из своих людей. Свадьбу твоей «одноклассницы» мы назначили на завтра?

— Да.

— Вот до завтра и подождем. Иначе только все запутаем. От Тимура может последовать приказ снять вообще все микрофоны в доме…

— Такой приказ может последовать от любого из подозреваемых, — заметила Диана.

— На все микрофоны? — в задумчивости проговорила я и добавила: — Вряд ли. Тимур далеко, он рискует больше остальных. Остальные, я почему-то в этом уверена, сначала приедут, поговорят и постараются догадаться, — знает ли Полина что-либо о микрофонах или нет. Дело-то серьезное, тут догадок мало, тут уверенность требуется. Так что тот, кто сразу после звонка Полины приедет в гости и начнет интересоваться той или иной частью меблировки, и есть искомый неприятель. Понятно? Останется только сидеть и наблюдать, пойдет ли этот человек в спальню, столовую или постарается остаться один в гостиной возле лампы. По-моему, все довольно просто.

— Ты думаешь? — усмехнулась Диана. — Все так просто? Ты на нее посмотри. — Журналистка саркастически показала глазами на Полину, у которой от мысли, что к ней в гости явится «неприятель» за микрофоном, вновь задрожали руки и губы. — Наша Аркадьевна уже готовый обморок.

— Я в туалет сбегаю, можно? — пролепетала Аркадьевна и, вскочив, унеслась к удобствам.

Мы проводили ее взглядами и уныло прикурили по сигарете.

— Не справится, — категорически заявила Колбасова. — В обморок грохнется.

— Пожалуй, — согласилась я. — У тебя есть другие предложения?

— Нету. План действительно не плох. Но Полинка совершенно не в форме, расклеилась. Обязательно на чем-нибудь проколется и выдаст себя.

— И что делать?

— А ты поживи у нее пару дней. Вдвоем не так страшно, да и часть внимания явившегося неприятеля ты на себя отвлечешь. Я надеюсь, ты хоть не трусишь?

— Не подначивай, — хмуро отозвалась я. — Трусость здесь ни при чем. Мне просто не хочется во все это ввязываться. Почему бы тебе самой у нее не пожить?

— А я не могу, — с улыбкой и готовностью развела руками журналистка. — У меня аллергия на кошачью шерсть.

— Вот так всегда, — буркнула я. — Как где-то грудью амбразуры прикрывать, так у одной аллергия, у другой понос.

— Не бурчи, Соня. Ты у нас девушка отзывчивая, на небесах это зачтется.

— Если уже собрать все мои заслуги в зачет, после смерти меня должны канонизировать, — вздохнула я.

Диана с задумчивым выражением на лице затушила в пепельнице две трети сигареты, прогулялась до плиты, разогрела остывшую глазунью и, разложив ее по тарелкам, предложила:

— Может, по рюмашке?

— Споить надеешься? — Я вся была в мрачных раздумьях и говорила хмуро.

— И не собираюсь. Но по рюмашке, стресс снять, не помешает. Лучшего средства от головной боли в России пока не существует.

— Наливай, — кивнула я. — Кстати, почему ты Полину то просто по имени зовешь, то еще и отчество добавляешь?

— А это зависит от настроения, злюсь на нее или нет, — усмехнулась Диана. — Если злюсь, то по отчеству, если не очень, то могу и Линкой обозвать, — и громко: — Эй, Аркадьевна, ты там не утонула?!

Ответом была гробовая тишина.

— Злишься?

— А ты как думаешь? Если бы не Нинка, в жизни не стала бы эту дурищу выпутывать. Но у нее, кроме меня и еще одного придурка, вообще друзей нет. Только любовники, я да теперь вот — ты. Давай-ка, подруга, за дружбу.

Мы выпили, прислушались к ощущениям и гробовой тишине, идущей от совмещенных удобств, и закусили глазуньей, похожей на резиновую стельку.

— А что это за придурок? Почему он не может у подруги пожить?

Диана проглотила кусок, подняла глаза к потолку и выдала:

— Потому что, когда неприятель войдет в дом, на пороге он обнаружит уже два обморока — Аркадьевны и друга Гоши. Это чмо сможет поддерживать нормальную беседу только с нашатырной ваткой под носом.

— Это что же за чмо такое? — активно закусывая стелькой, поинтересовалась я. Некоторым наблюдениям Дуси я уже не слишком доверяла. Чмо могло оказаться приличным человеком с маленьким недостатком — чувствительной нервной системой. Диана предвзято относится ко всему, что связано с мадам Полиной.

— Ох, — вздыбив над столом могучую грудь, вдохнула Диана. — Вообще-то я к любой сексуальной ориентации отношусь терпимо. Нехай люди живут, как им нравится, лишь бы вреда не было… Но Гоша… Гоша это не гей, это осколок голубого унитаза и чмо в ботах. Причем на понтах. Столичный стилист он, видите ли. Как-то раз пришел меня подстричь. — Диана запустила толстые пальцы в черную и густую растрепанную шевелюру, взбила ее в львиную гриву и продолжила очень огорченно: — Я этого «стилиста-говниста» чуть с балкона не выкинула, когда результат увидела.

Я заинтересованно отложила вилку и поставила локти на стол.

— Ну-ну, и что это было?

— Представь. На макушке остались только сиреневые перья. А сзади такая зеленоватая косица до лопаток. Сказал — модно.

— Н-да, — крякнула я. Модница в сто сорок килограммов с зеленой косицей и перьями, думаю, смотрелась дивно. — А он как… нормально к тебе относится? — мол, не отомстил ли за что-нибудь.

— Сейчас не знаю. Но думаю — вряд ли. Наши взгляды на все принципиально не совпадают.

— Тяжелый случай, — согласилась я. — Я такому человеку в жизни прическу не доверила бы. С парикмахерами как со священниками — полная откровенность и доверие.

Мы выпили за наших парикмахеров и только тогда увидели, как бледно-зеленая, без грамма косметики на лице Полина Аркадьевна переползает порог кухни. Влажные волосы она откинула со лба назад и, надо сказать, очень от этого помолодела. Если не учитывать зеленоватый оттенок щек — ну просто расстроенная двойкой старшеклассница.

— Не знаю, девочки, выдержу ли я все это. — И посмотрела на полную рюмку возле тарелки с застывшей яичницей. От вида чего-то из увиденного ее весьма заметно передернуло.

Скорее всего, приступ передергивания вызвала яичница, так как рюмку водки Полина Аркадьевна откушала с отменным аппетитом. Помотала головой и вдруг, ни слова не говоря, рухнула с табурета на колени. Молитвенно сложила руки на груди и запричитала:

— Сонечка, дорогая, я вас умоляю! Поживите у меня хотя бы два дня! Я не смогу, я не выдержу, я сойду с ума. Пожа-а-а-алуйста, — и всхлипнула.