Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Конверт!!» — Лена аж привскочила.
— В Тараново кто-то выходит? — Водитель услышал в ответ тишину. — Ну, значит до конечной.
В этот момент Лена поняла, что проиграла. Тонкий конвертик был словно стеной отделяющей стабильную, надежную, правильную до скрипа зубов Ленину жизнь, от вихря Катиных мыслей, но сейчас она рухнула
Заглянуть в письма, которые ей дал Сережа, значило попытаться оправдать Катю, найти объяснения ее поступкам, прочитать это письмо — значит влезть в Катину, уже измененную душу. Влезть — значит предать ее.
Лена опустила глаза на беззащитный теперь тетрадный лист.
Попытайся меня понять, я больше не хочу отношений.
Жар добрался со самого сердца. Вопрос о чтении письма больше не стоял.
Мне становится все сложнее писать тебе в ответ. Сквозь твои письма я чувствую, что ты мой верный друг, но… Ты знаешь, что я всегда хотела, чтобы во мне видели меня. С детства я ненавидела, когда меня с кем-то сравнивают, кого-то ставят в пример. Но не потому, что хотела быть лучше. Мне в этом далеко до упорной, целеустремленной Ленки. Я просто хотела всегда быть собой: Катей Михайлиной. Но кто такая Катя Михайлина? Я будто струя воды из источника в «Заре» — приму любую форму. Я чувствую, как меняется страна, и, Сережа, мне очень страшно. Словно земля уходит из-под ног и исчезает последний островок стабильности, который был. Завидую тем, у кого есть установки и идеалы, потому что у меня ничего этого нет.
Поэтому я так боялась отношений: меня пугала мысль, что кто-то, для кого я всего лишь красивая картинка, заставит меня поверить в то, что я действительно такая: милая, скромная, хорошая и на этом… все? Но ты вернул мне меня. Я могла быть любой и верила, что смогу дышать свободно.
И только когда я уехала и осталась одна, я поняла, что с тобой я тоже задыхалась. Иногда заботы, любви и контроля в твоей жизни становится настолько много, что вместо опоры они становятся сетью, единственный способ избавиться от которой — это порвать со всем. Попытайся меня понять, я больше не хочу отношений. Прости меня, если сможешь.
К.
Автобус прибыл в поселок, и толпа пассажиров разбрелась в разные стороны, спеша успеть до своего участка пока снова не заморосил дождь. Лена, не разбирая дороги. шла к «Заре». Впервые слезы катились по ее щекам, не останавливаясь: она совершенно не знает Катю — письмо поставило бесповоротную точку на месте вопросительного знака. Человек жил, переживал, любил, веселился, страдал рядом с ней. Она считала ее лучшей подругой, но не представляла, что на самом деле творится в ее душе. Лене хотелось выть от жалости к себе и к Кате.
По листьям снова застучало. Лена спряла письмо и подняла вверх. Прохладный дождь бил по лицу и стало немного легче.
У лагерных ворот она заметила Сережу, он высматривал ее.
— Поездка не удалась? — Вполголоса произнес он.
Вместо ответа Лена прижалась головой к его плечу. Лицо Лены опухло от плача, а волосы прилипли к щекам. Лена дрожала от холода, блузка и юбка промокли насквозь, ноги заляпаны грязью почти до колен — она шла напролом по всем лужам.
— Это от нее, — Лена, оторвавшись от Сережи, вынула мокрый листок.
Слезы опять полились рекой, а дождь словно не желая проигрывать полил еще сильнее.
— Всё потом, — Сережа неуклюже приобнял ее одной рукой и повел к домику.
Родители уже разъезжались по домам: концерт отыграли, а для долгих вечерних посиделок погода была, что называется, не лётная
— Иди давай, на сегодня хватит. С детьми я сам разберусь. — Сережа попрощался с Леной у крыльца.
В комнате Лену уже ждала Анька. Похоже, до этого она валялась на кровати — покрывало было смято, а раскрытый журнал валялся рядом. Но что-то заставило ее подняться, и сейчас она ледяным взглядом буравила Лену, стаскивающую одежду.
«Увидела, как меня Сережа провожал» — буднично подумала Лена.
— Шалава я, двуличная, — Лена усталым голосом ответила на немую агрессию. Сил чтобы вступать в перебранку не было. Анька скривилась и опять легла читать журнал, задрав ногу на ногу.
Лена укрылась с головой одеялом и свернулась калачиком к стенке. Бесконечный день закончился.
Глава 18. По любви хочу
Смена потихоньку приближалась к концу. Дети, уже успокоившиеся и привыкшие к лагерю, снова начинали ныть, но уже по другому поводу, нежели в начале смены. Даже самые нежные мамины дочки, плачущие по дому, обзавелись подругами и теперь отказывались уезжать из ненавистного в первые дни лагеря.
На зарядке Сережа все делал вполсилы, едва поднимая руки и ноги. Под глазами залезли тени, а само лицо имело синеватый оттенок.
— Я звонил ночью. Таскался по всему поселку, нашел наконец аппарат. — Отрывисто говорил Сережа. Казалось, что сжимать и разжимать губы ему было невыносимо сложно — Ее не было дома. Разбудил бабушку, она думала, что Катя спит. Сейчас был — звонил опять. Она накричала. Сказала, что теперь бабушка все знает и никуда ее не пустит. Повесила трубку.
Лена прикусила губу. Ну же, радуйся, Катя опять твоя. Они расстались, как ты и хотела. Но счастье совсем не ощущалась: Катя была далеко, а Сережа так близко, что Лена чувствовала, будто в этом письме Катя бросила и ее. Бросила, выбрав свободную жизнь и поиск себя. Теперь делить было нечего — они были в одной лодке, а точнее за ее бортом.
А лагерь жил как раньше, не обращая внимания, как изменились два человека. Все также по утрам будил пионеров и октябрят горн, дальше шла зарядка от Аньки или физрука, линейка, поход в столовую… и так далее до отбоя. Никому не хотелось упускать последних лагерных деньков: все чужое казалось мелким и незначительным. Были только новые друзья и новые влюбленности, которыми щедро одаривала всех «Заря». Лишь пара девчонок переглянулась, когда ветреный балбес Сережа вдруг появился на при полном параде: выглаженная рубашка вместо вытянутой грязной футболки, шорты, пусть не новые, но строгие как на картинках с пионерами и главное галстук