— Давай, заходи, — сказала Паийя и засмеялась. Сначала я очень боялась, что мы сорвемся вниз, и закрыла глаза руками.

Но другие закричали:

— Открой глаза, Урмила! Посмотри, как здесь красиво! Ты видишь маленькие машины, маленьких человечков? Такое впечатление, что мы летим!

И тогда я решилась отнять руки от глаз, а когда удостоверилась, что кабина не падает вниз, осторожно выглянула из окошка. Вид был потрясающий! Мы парили над зелеными склонами гор, поднимаясь вверх. Внизу, в долине, я увидела речку Тришули. Словно коричневая змея, она извивалась по территории долины. Дома, машины, автобусы и киоски становились все меньше. Вскоре они стали совсем маленькими, словно игрушки.

Клочья тумана висели на деревьях. Но когда мы поднялись над облаками, вдруг засияло солнце. Его свет совсем ослепил меня. Наверху, на площадке вокруг храма, трепыхались на ветру желтые, синие, красные, зеленые и белые молитвенные флажки. Здесь было намного холоднее, чем в долине, но мне это даже понравилось.

Вокруг храма толпилось множество людей. Все они приехали сюда, потому что богиня Бхагавати — а все мы в Непале в это верим — может исполнять наши желания. Здоровье, богатство, успех, любовь, дети — все это она может подарить нам, если будет хорошо к нам относиться. «Мана» означает желание, а слово «камана» означает «то, что идет от сердца».

«Пусть богиня выполнит пожелания каждого человека, идущие от его сердца, и благословит каждого богатством и здоровьем», — так написано на камне храма.

Зита дала мне немножко денег. На них я купила у пожилой женщины свечу, установленную в половине кокосового ореха, и гирлянду из цветов. Я встала в очередь верующих, которые ждали перед храмом. Когда я наконец зашла в храм, положила свои пожертвования перед Бхагавати. Богиня из бронзы скупо улыбалась мне.

— Ну, что ты себе желаешь? — спросила меня Зита.

— Это останется моей тайной, — уклончиво ответила я. К моему счастью, Зита не стала спрашивать больше.

— Это, наверное, очень большое желание, — насмешливо сказала Паийя.

Потом я позвонила в каждый из молитвенных колоколов. Они являются связующим звеном с богами. От всего сердца я пожелала себе, чтобы когда-нибудь я могла ходить в школу и самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Но вслух я этого никому не сказала.

Позже мы поднялись еще выше на гору. С платформы над храмом можно было даже видеть, как вдалеке блестят на солнце пики гор высотой восемь тысяч метров. Белые сверкающие вершины Гималайских гор навсегда запечатлелись в моей памяти. Когда-нибудь я хотела бы побывать ближе к ним, как многие чужестранцы, которые приезжают в Непал для восхождения в горы, ближе к Аннапурна или Шаргаматха, как мы называем священную гору Эверест. Я хотела бы почувствовать, каким холодным на ощупь бывает лед. Я хотела бы поиграть с белым снегом. Я хотела бы почувствовать себя как птица на вершине горы.

Там, наверху, возле храма, все было таким мирным, таким спокойным. Повседневность, Катманду, моя жизнь там — все было так далеко. Больше всего мне хотелось остаться там, наверху, навсегда. В моем фотоальбоме есть фотография, где я стою перед храмом и улыбаюсь как Будда — счастливо и как-то далеко, очень далеко отсюда.

Я тогда чуть не забыла, что я — камалари.

КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ

Но, к сожалению, счастье мое было недолгим. Через пару месяцев брат Зиты вернулся в Катманду и заявил сестре: — У тебя такая маленькая семья, вас только трое, тебе не нужна постоянная помощь. Урмила должна работать и для нас тоже!

Какой бы милой ни была Зита по отношению ко мне, но она не могла ни в чем отказать своему брату. Она очень зависела от него. Кроме того, ей, как женщине, которая живет в Катманду одна, полагалось во всем слушаться свою семью и прежде всего своих родственников- мужчин.

Таким образом, мне пришлось разрываться сначала между двумя, а позже — между тремя квартирами, чтобы убрать там, навести порядок, сбегать за покупками и приготовить еду, потому что, когда ее зять услышал, что я работаю у брата Зиты, он заявил о равных правах на меня. Остальные две семьи жили где-то в четверти часа ходьбы от Зиты. Я, как и прежде, всегда ночевала в квартире Зиты, остальные просто звонили ей и приказывали, чтобы я являлась к ним — в зависимости от их потребностей. Как только я заканчивала работу в одной семье, мне тут же приходилось мчаться в другую. Иногда они ссорились из-за меня, как из-за какого-то предмета.

— Урмила принадлежит мне, — говорила Зита.

— Отец привез ее не только для тебя! — кричал ее брат. — Нет, сегодня она нужна нам больше всего, у нас уже целая гора немытой посуды. У нас работы намного больше!

— А у нас она сегодня должна постирать белье и, кроме того, сходить за покупками и принести воду!

Я сильно похудела и вскоре совершенно выбилась из сил. Но намного хуже, чем физические нагрузки, были нагрузки психологические. Родственники Зиты оставались такими же высокомерными и грубыми, как и раньше. Они командовали мной как хотели, а когда я бывала у них в квартире, давали мне только объедки или вообще забывали покормить меня. Они орали на меня, а когда ее брат из-за чего-то сердился, мог избить меня. Он оставался таким же крикливым, вспыльчивым и раздражительным, как и раньше. Я очень его боялась.

Однажды телефон не работал и я не могла слышать звонков брата Зиты. Тогда он, совершенно раздраженный, заявился к Зите и наорал на меня.

— Ты почему не подошла к телефону, ты, ленивая наглая девчонка- тхару?

Он грубо схватил меня за руку, втащил в машину и привез в свою квартиру. За весь день он ни разу не дал мне еды, зато предупредил:

— Смотри, если пожалуешься Зите, я тебя отлуплю как следует, клянусь!

Я ни с кем об этом не говорила. Даже с другими девочками-камалари, которых я часто встречала, когда ходила за водой или на базар. Они иногда жаловались друг другу на судьбу и рассказывали свои истории: что им не дают есть, что они вынуждены работать с утра до ночи, как с ними плохо обращаются или даже бьют. Но я никогда не говорила ничего плохого о Зите.

И все же однажды я поняла, что дальше так не смогу. Я сильно исхудала и вздрагивала при малейшем шуме. Когда утром Паийя и Мохан были в школе, Зита села рядом со мной на кухне и спросила, что случилось.

Я уже не могла сдерживать слез и расплакалась.

— Я не хочу больше работать на вашего брата! Ваша родня — злые и подлые люди, они плохо обращаются со мной, — всхлипывала я, — пожалуйста, пожалуйста, не посылайте меня больше к другим! Я больше не хочу ходить к ним, — вырвалось у меня.

Я испуганно посмотрела на Зиту — ведь я до сих пор еще никогда так не разговаривала с ней.

Но она не стала ругать меня. Она задумчиво посмотрела и ничего не ответила. Я собрала все свое мужество:

— Вы всегда обещали, что разрешите мне ходить в школу. Сейчас мне уже четырнадцать лет, а я все еще не умею ни правильно писать, ни считать.