— Брин?

— Что?

Она сосредоточенно занималась микрофоном, стараясь приколоть его к галстуку Райли так, чтобы не было заметно. До выхода в эфир оставались считанные минуты, и все остальные уже освободили съемочную площадку. Место Брин было на высоком табурете за камерой, но она спрыгнула с него и выбежала на площадку, чтобы поправить микрофон Райли.

— Если вас застукает за этим занятием профсоюзный босс, вашей заднице не поздоровится, — с усмешкой заметил Райли.

— Будем надеяться, что меня никто не застукает.

— Да уж, страшно подумать, что с такой аппетитной задницей может что-то случиться.

Брин восприняла грубоватый комплимент спокойно, коллеги частенько отпускали такого рода замечания, и Брин понимала, что, в сущности, они ничего не значат.

— Еще секундочку, и я уйду.

— Не спешите. Мне нравится чувствовать ваши пальчики на моей груди.

Это уже не было незначащим комплиментом. Брин не пропустила бы его мимо ушей даже под угрозой смертной казни. Ее глаза метнулись к его глазам, и Брин с тревогой отметила, что лицо Райли, оказывается, находится совсем близко от ее лица. И он прав, ее пальцы действительно касались волос на его груди: чтобы получше замаскировать провод микрофона, она просунула руку под рубашку. Брин нервно облизнула губы. Взгляд Райли переместился к ее рту.

— Ну вот, готово, — хрипло проговорила Брин, поспешно отдергивая руку.

— Ленч?

— Не поняла?

— Что вы думаете насчет совместного ленча после передачи?

— Я… нет, спасибо.

— Тогда пообедаем вместе?

Райли усмехнулся. Улыбка была победной и одновременно мальчишеской. В первом ряду зрителей кто-то вздохнул — несомненно, женщина. От его улыбки у Брин ослабели колени, ее словно затопила пьянящая волна, ощущение было восхитительным… но опасным.

— Определенно нет.

— Тогда, может, позавтракаем?

— Никогда не выходила из дома на завтрак.

— Я тоже, — произнес он с мягким нажимом, от которого внутри у Брин словно взорвалась цепочка крошечных фейерверков. Их глаза встретились, и у нее не осталось никаких сомнений относительно того, что именно подразумевало приглашение на завтрак.

— Эй, Брин, детка, — крикнул главный оператор, — нам тут открывается классный вид на твою задницу, но если не хочешь, чтобы она пошла в эфир вместо заставки, лучше убери ее с площадки. Даю тебе тридцать секунд.

Брин повернулась и бросилась бежать. В буквальном смысле. И не только для того, чтобы вовремя исчезнуть с площадки, но и потому, что стремилась как можно быстрее освободиться от власти завораживающих глаз Райли, от его мягкого, такого убедительного голоса, от его соблазнительных намеков и от собственной опасной восприимчивости ко всему этому.

В последние несколько недель Брин стало казаться, что она и Джон Райли пришли к взаимопониманию, между ними установились хорошие деловые отношения, даже нечто вроде вынужденной дружбы. И, что греха таить, порой, когда Брин точно знала, что ни Райли, ни съемочная группа за ней не наблюдают, она тайком смотрела на него так, как смотрело большинство женщин, и видела перед собой привлекательного, сексапильного мужчину. Какая бы женщина на ее месте не заметила этого? Не заметила и не восхитилась?

Но то, что произошло сейчас, не вписывалось ни в какие рамки. Брин понимала, что должна избегать подобных сцен любой ценой. И все-таки, вопреки здравому смыслу, она втайне надеялась, что Райли найдет ее после передачи и продолжит разговор на запрещенную тему. Конечно, она никогда бы не согласилась пойти с ним на свидание, но разве не приятно, когда тебя уговаривают?

Однако как только выключили камеры, Райли окружила толпа восхищенных поклонниц, каждая из которых жаждала получить автограф. Одна, самая агрессивная, дамочка почти повисла у него на шее, пытаясь поцеловать в губы. Райли только рассмеялся на это.

— Брин, — окликнула Уитни Стоун.

У Брин по какой-то необъяснимой причине испортилось настроение.

— Что? — не слишком приветливо ответила она. Только когда Уитни испуганно попятилась, Брин сообразила, что сжимает кулаки. — Прости, Уитни. В чем дело?

— Меня прислали передать, что, как только все освободятся, мы идем в ресторан. Папа угощает всю съемочную группу за счет телестудии.

Уитни назвала ресторан, и Брин кивнула. Но она никуда не пошла. Если бы ее спросили почему, она бы ответила, что у нее полным-полно работы, стол завален бумагами, нужно сделать несколько звонков и ответить на скопившиеся письма. Но в действительности она осталась в студии потому, что внутри у нее все бурлило и кипело от злости и она не могла объяснить, из-за чего. Или, может быть, наоборот, могла, и как раз объяснение злило ее больше всего.

Брин не желала признавать, что ревновала Райли к каждой из женщин, которые так по-дурацки восхищались им. «Уж я-то никогда не пополню ряды его восторженных поклонниц, не дождется», — думала она.

Когда Райли вломился в ее кабинет, даже не постучавшись, настроение Брин ничуть не улучшилось. Он влетел и захлопнул за собой дверь.

— Куда вы подевались?

Брин вскочила со стула как ужаленная и воинственно уставилась на него. Они встали друг перед другом, как бойцы на ринге.

— Если я нужна вам по делу, буду признательна, если вы…

— Куда вы пропали, черт побери? Разве Уит не передала, что мы идем в ресторан?

— Уитни передала. Я решила не идти.

Она в сердцах захлопнула ни в чем не повинный ящик стола, при этом сломала ноготь и выругалась.

— Почему?

— Мне не хотелось.

— Но мне хотелось, чтобы вы пошли.

— Сомневаюсь, что вы заметили мое отсутствие. Наверняка там вас тоже окружила толпа пускающих слюни поклонниц.

Несколько мгновений он просто смотрел на нее, потом вдруг хлопнул себя по лбу.

— Боже правый, никак она ревнует!

— Что-о? — взвизгнула Брин. — Я ревную? — Она прищурилась, и глаза превратились в две щелочки. — Ах вы надутый, высокомерный, надменный фигляр! Да я бы никогда не стала устраивать вам…

Мягкий, но достаточно чувствительный толчок отбросил ее к стене. От удара и от неожиданности у Брин перехватило дыхание. Получив стратегическое преимущество, Райли запер ее в ловушку между собой и стеной.

— Что ты мне уже устроила, так это весьма напряженную жизнь и напряженный… — Он прижался к ней бедрами, ясно давая понять, что имеет в виду. — Ты — самая невозможная, самая несносная женщина, какую я только имел несчастье встретить. Самая раздражающая, — он понизил голос, — возбуждающая, фантастическая… о, черт!