— Да, теперь уже не должно быть опасно. Давай двигаться. Залезай на спину и держись крепче — это самое главное.

У Фридриха сердце готово было вырваться из груди, когда он лез на спину Брумзелю.

— А мы успеем оказаться достаточно далеко, прежде чем тут всё взлетит на воздух? — спросил он.

— Ой, да нас взрывной волной отнесет на безопасное расстояние! — радостно ответил Брумзель. — И заткни уши пальцами. Если есть пальцы, нужно этим пользоваться.

— Взрывной волной? — с ужасом повторил Фридрих.

— Да не волнуйся ты.

— Тебе легко говорить! У тебя твердые части тела снаружи, а мягкие — внутри, — буркнул Фридрих. У него слегка кружилась голова, но чувство было такое, что лучше уж не молчать. — А у меня-то наоборот!

— Тс-с-с! Воспользуйся своими большими пальцами, пожалуйста, зажги фитиль, будь так добр.

Дрожащими руками Фридрих исполнил просьбу Брумзеля. Ему, правда, далеко не с первого раза удалось взяться за фитиль. Смола с шипением загорелась.

— Марш! — выдохнул Брумзель, со всей силы отталкиваясь от земли. Два, три завитка по спирали — они быстро набирали высоту. Фридрих старался разглядеть сквозь шерсть Брумзеля, насколько прогорел фитиль внизу. Но они поднялись так быстро, что уже даже самого лагеря под деревьями разглядеть было невозможно.

БА-А-А-АХ-Х!

Громыхнуло невообразимо сильно: Фридриха оглушило, и некоторое время он больше ничего не слышал. Он обернулся и через плечо увидел, что из-за деревьев поднимается огромный столб пламени, а ветки согнулись, будто под порывом ветра, и над ними высоко в небе от жара затрепетал воздух. Резко запахло серой, смолой и порохом. Но острее всего, — всегда добавлял Фридрих, когда потом рассказывал эту историю, — острее всего он чувствовал запах собственных подпаленных волос. Брумзеля с наездником сначала подбросило вверх, потом они провалились в воздушную яму, затем описали элегантную дугу и снова взмыли вверх.

Фридрих все еще ничего не слышал и с ужасом думал, что оглох навсегда, но потом стал различать тонкий свист, а затем мало-помалу начали возвращаться и другие звуки — сначала очень тихо, потом всё яснее и яснее. Он чуть не вывихнул себе челюсть, когда зевал, пытаясь привести в порядок измученное внутреннее ухо.

— Ну, видишь, не так уж страшно получилось, — радостно сказал Брумзель. Голос его звучал так, словно шел откуда-то из далекого далека. Ему шерсть, конечно, не опалило, на ней ведь была позолота, так что выглядел он свежо и бодро, как ни в чем не бывало.

— Теперь я точно знаю, что значит слово «оглушительный», — простонал Фридрих, крутя пальцами в ушах.

— Хах! Хорошенький взрывчик получился, да? А теперь надо валить отсюда, — сказал Брумзель и взял курс точно на север.

— Ты думаешь, они за нами гонятся? — с ужасом спросил Фридрих, и ему показалось, что он уже различает в клубах дыма какие-то летящие фигуры.

— Я бы очень удивился. У них и без нас наверняка забот хватает, — возразил Брумзель. — К тому же при таком хаосе в лагере им, думаю, нелегко определить, кто свой, а кто нет.

— Что-то с организацией у этих соглядатаев прямо беда! — удивился Фридрих.

— А я сомневаюсь, что это соглядатаи, — ответил Брумзель, щелкая мандибулами.

Какое-то время они молчали. Потом Фридрих задумчиво произнес:

— Действительно. Соглядатаи ведь не получают денег, так? А эти ребята давеча внизу про оплату говорили.

— Точно, — согласился Брумзель. — Никогда не слышал, чтобы Фея платила своим людям.

— А может, это были нанятые ею специалисты-взрывотехники? — предположил Фридрих.

Брумзель медленно повернулся к нему:

— Эти простофили? Ты думаешь?

— Ну да, маловероятно, — прыснул Фридрих.

— Вот именно. Вообще-то нам сейчас следовало бы прямиком возвращаться в Белоскалье с докладом королеве, — сказал Брумзель. — Но пока мы этого делать не будем.

— Вместо этого мы летим на север, я уже заметил, — отозвался Фридрих. — И что ждет нас там, на севере?

— «Зеленый грот», — ответил Брумзель. — Попробуем на зуб старика Грилло Тальпу.

Кто такой Грилло Тальпа, Фридрих узнал позже. Путь до «Зеленого грота», по расчетам Брумзеля, должен был занять три дня, так что поначалу Фридрих был обречен на скуку и безделье. Но стоило начать ныть, что ему совершенно не улыбается целыми днями сидеть у Брумзеля на спине, как тот заметил, что самому ему еще меньше нравится так долго тащить Фридриха на себе.

Весь остаток дня они летели, но не сказать, чтобы время пролетало для них незаметно. Фридрих часами сидел не шевелясь, разглядывал пейзаж внизу и размышлял об абсурдности своего положения. Оказавшись в центре конфликта между двумя странами, до которых ему абсолютно нет дела, он молниеносно сделался разведчиком и взрывотехником. Он был чуть не съеден пауком и совершенно сбит с толку. И почти забыл, как чувствовал себя, когда жил нормальной жизнью.

Так он размышлял о своей судьбе, глядя на вересковые пустоши внизу, как вдруг заметил нечто странное: узенькую, лишенную растительности песчаную полоску между растениями, похожую на тропинку. Но, в отличие от других тропинок, эта нитка нигде не обрывалась, а шла от горизонта до горизонта. Иногда она ненадолго скрывалась под листьями, но потом появлялась снова и шла дальше на север, в том самом направлении, в котором они летели. И в какой-то момент Фридриху стало ужасно интересно, что же это такое.

— Муравьиная дорога, — объяснил Брумзель.

Фридрих с любопытством смотрел вниз, но муравьев видно не было. Он на какое-то время снова погрузился в свои мысли, а муравьиная дорога под ними всё вилась и вилась, огибая деревья и лужи.

Наконец он разглядел внизу муравья. Когда они подлетели ближе, Фридрих попытался рассмотреть, что же он делает там, на дороге, один. Но муравей, казалось, вовсе ничего не делал, просто сидел, скрючившись, на обочине. Они уже почти пролетели мимо, когда Фридрих сообразил: что-то здесь, наверное, не так.

— Брумзель, стой! — закричал он. — Давай остановимся около муравья!

— Зачем?

— По-моему, ему плохо!

Брумзель обернулся и посмотрел на Фридриха так, будто это ему самому сделалось плохо, но потом все-таки лег в дрейф, стал снижаться по спирали и наконец опустился на утоптанную дорогу. Фридрих спрыгнул на землю и побежал к муравью. Тело его поблескивало на солнце; муравей не шевелился.

— Эй! Уважаемый! Вы меня слышите? — закричал Фридрих.

— Прям философский вопрос, — пробурчал Брумзель.

Фридрих не отступал. Он наклонился, ухватил муравья за ногу и стал трясти:

— Эй! Очнитесь!

Брумзель кашлянул.

— Фридрих, не хочу тебя расстраивать, но он мертв.