Куда они несли эти баллоны? Загадка. Магнус подошёл бы ближе, но риск был слишком велик. Лучше довольствоваться тем, что видно и слышно из укрытия.

Разгруженный фургон покатил к воротам. Когда он проезжал мимо Магнуса, тот узнал водителя: сейчас на нём не было ни фуражки, ни форменной куртки, но это был тот самый шофёр, который накануне привозил канцлера.

За несколько следующих дней произошло два непредвиденных события, которые встряхнули монотонную и безрадостную жизнь Гульденбургского лицея и, как вы, наверное, уже сами догадались, сильно усложнили и без того непростую жизнь Магнуса Миллиона.

Первое случилось 18 декабря. Прямо перед большой утренней переменой по классам прошёл наставник, вызывая учеников к врачу – на осмотр, о котором заранее не предупреждали.

Магнус попал в первую партию вызванных. В холле перед кабинетом врача, где нужно было дожидаться своей очереди в носках и кальсонах в компании нескольких товарищей по учёбе, вовсю шло обсуждение происходящего:

– Как думаете, что с нами будут делать?

– Не знаю, но я отказываюсь писать в их колбочки!

– Говорю вам, это из-за эпидемии чумы.

– Чумы? Как в Средние века, что ли?

– Вроде того. Сначала сыпь по всему телу, а потом начинают пальцы отваливаться, один за другим…

– Идиот, это от проказы пальцы отваливаются, а не от чумы.

– Да тебе почём знать? У тебя она, что ли, была, чума?

Один маленький мальчик сидел на стуле и ничего не говорил. Это был интернатский из спальни номер два, очень худой – руки и ноги как спички. Он дрожал в своей чересчур просторной майке.

Большой Вацлав, сидевший рядом, возвышался над ним на две головы. Это был правая рука Антона Спитла, огромная скотина с маленьким мозгом. Он сделал себе репутацию у экстримов тем, что заглатывал мух живьём, предварительно оторвав им крылья.

Вацлаву быстро наскучило сидеть и чесать себе грудь, а мух, которых можно было бы погрызть, рядом с медицинским кабинетом не обнаружилось, поэтому он нашёл себе развлечение в лице слабого соседа.

– Ты чё дрожишь? Укольчиков боишься? – спросил он и хлопнул малыша по ляжке своей здоровенной ручищей. – Тебя как звать, козявка?

– Шв… Швоб, – проговорил мальчик.

От следующего шлепка у него на глазах выступили слёзы.

– Швоб-микроб? – расхохотался Большой Вацлав, который наверняка впервые в жизни додумался поиграть словами, да к тому же так удачно, что все присутствующие захохотали.

Ещё один шлепок. Бедро у малыша стало ярко-красным.

– Швоб – слепой крот? – предложил кто-то ещё.

И – шлёп! На этот раз удар пришёлся по левой ляжке – от соседа слева.

– Швоб – куриный зоб? – вбросил третий.

Мальчик дёрнулся прежде, чем его успели ударить, и это вызвало всеобщий взрыв хохота. Большой Вацлав был так доволен собой и своей сообразительностью, что придумал кое-что ещё.

– А ну-ка, Швоб-микроб, – скомандовал он мерзким голосом, – потанцуй – согреешься!

Порой мы делаем какие-то вещи не подумав. И это даже хорошо, потому что, если бы мы задумались, мы бы ничего не сделали, а потом жалели бы об этом.

В Спальне наказаний Магнус всегда избегал встреч с мрачным чудовищем по имени Вацлав, который благодаря своим могучим плечам исполнял самые низкие поручения Плевка.

Возможно, всё произошло потому, что Вацлав в этот момент сидел, а Магнус стоял и казался выше. Но он вдруг подошёл вплотную к громиле и вмазал ему кулаком прямо в нос.

Шарах!

Вацлав свалился со стула и разинув рот таращился на красный поток, хлынувший из ноздрей.

– Миллион, ты труп! – промычал он и бросился на Магнуса.

Остальные кинулись их разнимать, но благородный порыв очень быстро перерос во всеобщую драку. Лились оскорбления и ругань, тут и там раздавались удары и крики – на! вот тебе! получи! – и если бы не ниспосланный Провидением школьный медбрат, дело закончилось бы кровавым побоищем.

Картина, открывшаяся взору медбрата, напоминала зрелище, которое представляет собой раздевалка после особенно жестокого регбийного матча: в воздухе кружит лоскут, оторванный от чьей-то рубашки, на немногочисленных стульях, которые не были опрокинуты в ходе сражения, сидят противники – с красными лицами и всклокоченными волосами, в разной степени избитые, и краем глаза осматривают свои раны в тяжёлой тишине, в которой ещё гудят отголоски проклятий.

У Магнуса нестерпимо болели рёбра и не открывался подбитый правый глаз, но зато у Большого Вацлава нос стал похож на картофелину, и к тому же он ковырялся пальцем во рту в поисках пропавшего зуба.

Школьный медбрат был человеком незлым. Он не стал задавать вопросов и ограничился тем, что густо смазал йодом самые выдающиеся ссадины и потом быстро, тяп-ляп завершил медицинский осмотр. Магнус, Большой Вацлав и все остальные были прослушаны стетоскопом, взвешены и объявлены здоровыми физически, но не духовно, и быстро отправлены обратно на урок.

Когда осмотр был окончен, только маленького Швоба и ещё человек десять невезучих детей оставили в медпункте, экстренно превращённом в изолятор.

А на двери появилось объявление следующего содержания:

ВЕТРЯНАЯ ОСПА, НЕ ВХОДИТЬ!

Достоверными в этом объявлении были только слова «не входить». Потому что медбрат, после недолгого раздумья, зачеркнул ветряную оспу и вписал на её место корь, что, как можно догадаться, послужило поводом для слухов.

– Так корь или ветрянка, пусть разберутся!

– Они что-то скрывают. Говорю вам, на самом деле тут болезнь пострашнее. Какая-нибудь смертельная, вот увидите.

– Скажи уж сразу холера, ты, тупак!

– Корь – это не шутки. Я слышал, что если заболеть в нашем возрасте, то можно оглохнуть, как учитель Рагнард.

– Хорошо ещё, что это парни из второй спальни!

– Чёрт! Я тоже из второй спальни и по утрам чищу зубы щёткой, которую отнял у Микро-Швоба!

– Ну, готовься поплатиться за свои грехи, братан!

– Кстати, о расплате! Вы уже слышали? Похоже, Магнус Миллион отделал Большого Вацлава!

– Правда? Жаль, что меня там не было, вот бы посмотреть!

Корь? Ветрянка? Магнус готов был поклясться, что на бледных ногах малыша Швоба не было никаких следов – только отпечатки гигантских лап Вацлава. Но, возможно, у болезни есть период скрытого развития, когда болеешь незаметно? Магнус не был ни врачом, ни даже школьным медбратом, чтобы об этом судить.

Второе событие, гораздо более значительное, быстро охладило всеобщее возбуждение, вызванное первым. Чего стоит судьба нескольких несчастных ребят в сравнении с праздничным рождественским обедом!