– Их несколько? – он будто поперхнулся.

– Я видела трех…

– Ты в помещении?

– Да.

– Не подходи к окнам. Говори адрес.

– Гостиница «Ритц», ну, которая возле Бруклинского моста…

– Понял. Лучше выйди в коридор.

– Я уже.

– Молодец. В холл не спускайся, он стеклянный со всех сторон…

– Ты думаешь, они могут… атаковать гостиницу?

Тут рядом раздался громовой вопрос:

– Кто собирается атаковать гостиницу?

На меня полным паники взглядом смотрел мужчина в розовом галстуке.

– Никто… Папарацци, вот кто!

– А кто приехал? – тут же успокоился мужчина.

– Пэрис Хилтон.

– Но зачем ей тут останавливаться, когда у нее есть собственная гостиница?

– Да?

– Да.

– Ну откуда мне знать?!

– Простите, – вежливо сказал он и спросил: – Вы не видели зажим от галстука, с большим розовым бриллиантом? Где-нибудь тут, на полу… – он пошарил глазами по ковровой дорожке.

– Нет. На полу не видела.

И почему я всегда правду говорю? Он тут же насторожился:

– А где видели?

– На вас! – ответила я.

Не думаю, что это его единственный зажим для галстука, а потому и не испытываю никаких угрызений.

– На себе я его тоже видел, – сник он. – Только час назад.

Вздохнул и побрел по коридору зигзагами, высматривая потерю.

А Томас в это время сказал в трубку:

– Я уже выехал. Буду через пять минут. Ты же на верхнем этаже?

– Да.

– Спускайся на первый.

– Но ты же сказал, что холл стеклянный.

– Не выходи из лифта, если меня еще не будет, а езжай снова наверх. А потом обратно. Поняла?

Ну чего тут непонятного? Сказал бы: «Покатайся в лифте, пока меня нет».

Мы спустились в лифте вместе с любителем лососевого цвета, который решил разузнать, где остановилась Пэрис. Когда лифт съехал на первый этаж и я не увидела в холле Томаса, я сказала, едва мужчина вышел:

– Ой, забыла в номере помаду.

И снова нажала кнопку, не успев ответить на его вопрос: «Сообщить вам потом, где она остановилась?»

Четыре раза я прокатилась туда-сюда, собирая по пути кучу народа и, как только лифт оказывался в холле, притворно ойкая и сообщая попутчикам, что забыла в номере «мобильник», «кошелек», «сережки» и даже «гантели» (ну, случайно вырвалось).

На четвертый раз я заметила, что на меня косится тот баран за стойкой, и собиралась сказать ему, что нельзя казнить человека за плохую память. Нет такого правила ни в одной гостинице!

На пятый раз я сообщила двум пожилым дамам, что забыла в номере «пистолет», и дамы округлили глаза так, что они по размеру стали соответствовать очкам, одинаково поблескивавшим на их носах. Собираясь снова нажать на кнопку с буквами «PH», я увидела поверх седых буклей, как в холл вбегает Томас.

Едва я подошла к нему, он встал так, чтобы меня с Петером не было видно с улицы, и торопливо сказал:

– Мы не сможем уйти отсюда до рассвета. Над гостиницей кружит целая стая. Две или три сидят на деревьях прямо у входа.

– Но здесь же сплошные окна. Давай уедем…

– Если мы выйдем, они разорвут нас в клочья, только чтобы добраться до Петера. Тут и армия штата не спасла бы.

Его брови, ровные, как полоски, выражали такую решимость, что он и вправду стал похож на какого-нибудь суперагента. Вот бы его к тому же звали не так прозаично. Не Томас, а Джеймс. И не Дабкин, а Бонд.

– Где Петера увидели гарпии? – спросил он, снова ведя меня к лифту.

Ну, знаете, я не страдаю клаустрофобией, но если Томас-Джеймс скажет, что мне придется кататься в лифте до самого рассвета, я пошлю этого 007 куда подальше.

– В пентхаусе, – ответила я, выдергивая свою руку.

– Что ты? – нахмурился он.

– Мне надоело кататься в лифте!

Он усмехнулся, толкнул меня за одну из колонн:

– Стой и не шевелись. Я сейчас.

Томас пошел к стойке, обернулся, и мне пришлось снова спрятаться. Было слышно, как он говорит с администратором, но слов отсюда было не разобрать. Может, он притворяется ФБРовцем и приказывает немедленно заложить все окна кирпичом. И вообще, грозит позакрывать все стеклянные гостиницы в городе.

Томас вернулся через минуту, показал ключ:

– Номер. На одиннадцатом этаже. Если ты желаешь подниматься по лестнице… – Он улыбнулся.

Хм. Ладно, на этот раз прощу его насмешливость.

Он взял мою сумку, и мы зашли в кабину.

Номер оказался скромным, но вполне просторным. И смотрел не на гавань, а на город. Томас вошел первым, задернул все шторы и только потом включил свет и пригласил меня с Петером.

– Вроде бы никого не видно, – сообщил он. – Правда, в темноте их трудно разглядеть.

В номере было две небольших комнатки: гостиная с телевизором и диваном и спальня с двумя кроватями.

Томас принес из ресторана кучу еды, причем основная ее часть предназначалась для Петера: например, корзина фруктов и гора булочек на блюде. Мы поели, я уложила Петера спать на кровать в спальне (с одного бока я положила как барьер подушки, а к другому поставила два стула из гостиной, чтобы Петер не свалился на пол), мы оставили дверь открытой и уселись на диване для разговора.

– Так Гермеса Олимпуса вы здесь не застали? – спросил Томас. – И, кстати, я так и не понял, зачем он тебе сегодня понадобился, если должен заехать за сыном лишь завтра? Если из-за отсутствия амброзии, так Петер спокойно ест и обычную еду.

– Да знаю я, – отмахнулась я. – Но я же тебе рассказала про автоответчик!

– Что Гермес поздравил тебя с Новым годом?

– Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера – взял и улетел!

Брови-полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.

Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил брови, но слушал очень внимательно. Я рассказала все, вздохнула и сложила крест-накрест руки на груди. И пока он ничего не ответил, спросила:

– А кто такие гарпии и зачем им Петер? – Слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.