— На какой случай? — ухватился за ее слова Брюс.

— Не имеет значения. Я не знала, хотел ли ты, чтобы я принимала участие в твоей реабилитации после срока, но я готова была прийти тебе на помощь по первому зову. — Она помолчала. — Теперь вижу, что не хотел.

Он так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.

Отведя взгляд в сторону, она спросила:

— Неужели ты совсем не скучал по мне, Брюс?

Он ощетинился, как бы в ожидании удара, тихо выругался и уставился на огонь.

Она наблюдала, как он пытается овладеть собой. Ее сердце билось как сумасшедшее.

— Извини, я не должна была об этом спрашивать.

— Я пытался не думать о прошлом. Зачем ломать голову над тем, чего уже нельзя изменить? Если не быть начеку все двадцать четыре часа в сутки и дать слабину, то живым оттуда не выйти.

— Я не представляю, как можно все время держать себя в напряжении.

— Это самое важное и самое трудное для тех, кто находится в тюрьме.

— Но ты больше не в тюрьме, теперь все можно изменить.

— Такое просто невозможно.

— Ты ошибаешься. То, что я привезла…

— Меня не интересует прошлое, — оборвал ее Брюс.

— А будущее? Как насчет будущего?

Он промолчал, и она решила сменить тему:

— Почему ты решил поселиться здесь?

— Это моя собственность.

— Но я все равно не понимаю. — Она приподнялась, опираясь на локоть. — Ты же здесь совершенно один. Вокруг только горы и лес. Ни единой живой души: ни друзей, ни соседей…

— Мне нужен простор, и меня не угнетает одиночество.

— Не хочешь ли ты сказать, что теперь никому не доверяешь? Или больше не считаешь себя нормальным человеком? Потому что нормальный человек не может жить совершенно один, как волк-одиночка.

— Осторожнее, Клэр, ты переходишь опасную черту.

Клэр подалась вперед.

— Я рискну.

— Перестань, Клэр, сейчас же! — резко приказал Брюс.

— Не могу. Ты же мне не чужой, и тебе нужен друг, нужен кто-то, кому ты мог бы выговориться.

Брюс бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Ты — последний человек на земле, достойный моего доверия, так что не стоит обольщаться.

— Дай мне возможность переубедить тебя. Давай вместе поедем в Лондон.

— Я ничего там не забыл, когда уехал оттуда почти шесть лет назад.

Ты забыл меня! — хотелось крикнуть ей, но она взяла себя в руки и спокойно предложила:

— Пожалуйста, подумай над моим предложением. Мы могли бы сходить в наш французский ресторан в Сохо. Помнишь, какая там изумительная кухня? Или можно съездить на остров Уайт и покататься на катере. Посмотреть в театре новый спектакль или навестить старых друзей.

— К чему все это?

— Ты сам удивишься, насколько это тебе понравится.

— Не стоит строить планы за меня, Клэр. У меня особое отношение к таким вещам.

— Конечно, я не буду ничего планировать, если ты сам не попросишь об этом. — Клэр прикоснулась рукой к его плечу. — Клянусь, я не стану делать ничего такого, что тебе не нравится или чего ты не хочешь, Брюс.

Он сбросил ее руку со своего плеча и, подавшись вперед, обхватил руками колени.

— Я отвык от толпы.

Клэр видела, каких усилий ему стоило признаться в этом.

— На катере не будет никого, кроме нас.

— Ты все-таки сохранила «Голубую птицу»?

— Как я могла ее продать? Ведь она досталась тебе от отца. Джонни Фаррел поместил катер в сухой док. Он ждет тебя. — Как и я, подумала она.

Клэр откинула одеяло, слезла с кушетки и уселась рядом с Брюсом так, чтобы видеть его лицо. Будь терпелива и нежна, внушала она себе, поднимая руку и легонько касаясь его плеча. Только терпению и ласке под силу преодолеть его замкнутость, его недоверие, его цинизм. Ведь с ним обращались, как с животным, и он тоже научился реагировать так, чтобы защитить себя. И хотя Клэр почувствовала, как Брюс напрягся от ее прикосновения, она сделала вид, что ничего не замечает, и стала перебирать его волосы. Она прекрасно понимала, чем рискует, но ей очень хотелось пробиться сквозь стену подозрительности и злости, которую он соорудил вокруг себя, наглухо закрывая доступ к своей душе. Но она пробьется, непременно пробьется. За эти годы она научилась терпению и упорству.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу тебя с длинными волосами. Ты всегда так тщательно следил за своей внешностью, носил аккуратные стрижки. Должна сказать, что мне нравится, хотя в этом есть что-то варварское. Сейчас ты похож на своих далеких предков, сильных, гордых и независимых горцев. Да, мне определенно нравится.

Брюс сидел неподвижно как каменное изваяние. Клэр вплетала пальцы в неровно подрезанные пряди, получая от этого неизъяснимое удовольствие. Вдруг он схватил ее за запястье и высвободил ее пальцы из своих волос.

— Ты играешь с огнем. Если желаешь заняться сексом, так и скажи. Возможно, я сделаю тебе одолжение, но только на своих условиях.

Она услышала в его голосе саркастические нотки, но успела сдержать резкие слова, уже готовые было сорваться с языка. Терпение, напомнила она себе. Ей было неудобно сидеть в таком положении, ныла спина, но она не отодвигалась от Брюса, ведь он держал ее за руку. Клэр отчаянно хотелось воскресить его нежность. Она чуть подалась вперед и коленями коснулась его бедра.

— Чего ты от меня хочешь, Клэр?

— Уж конечно не бездушного секса, Брюс. Просто мне любопытно узнавать тебя такого, какой ты теперь.

— Любопытство сгубило кошку, не забывай об этом.

— Я постараюсь.

— К тому же я не музейный экспонат и не желаю, чтобы ты дотрагивалась до меня без моего разрешения. — Он разжал пальцы и оттолкнул ее руку.

— Хорошо, — кротко согласилась она, хотя ей было больно и обидно. — Когда-нибудь ты убедишься, что все, что я делаю, идет от чистого сердца, а до того момента я наберусь терпения и буду ждать.

— Боюсь, долго придется ждать. И к черту твои одолжения!

Они сидели, молча глядя друг на друга. Каждый словно испытывал силу воли и выдержку другого. Наконец Брюс не выдержал и отвел взгляд. По выражению его лица Клэр догадалась, что его мысли блуждают где-то в их совместном прошлом. Она не нарушала молчания, надеясь, что это поможет ему немного расслабиться и, несмотря на поздний час, продолжить разговор.

— Ты платила налоги, да? — наконец спросил Брюс.

— Да.

— Ты собираешься заявить права на землю и дом?

Клэр снова сдержалась, несмотря на его едкое замечание и намек на то, что она руководствовалась исключительно своими интересами.