Последние слова капитан сказал по-английски. Они прозвучали категорично, словно приказ. Я сдержанно молчал. Англичанин понял мое настроение и сразу перешел к делу:

— Что вы скажете, если сегодня вечером мы составим пробную программу?

Я выпросил у мадам Бишет еще чашечку крепкого кофе и углубился в изучение поступивших материалов.

К вечеру появился Шонесси и потребовал от меня отчет о разговоре с англичанином.

Его реакция на мой рассказ показалась мне довольно странной.

— Пусть этот друг не морочит нам голову, — пробурчал Шонесси.

Не часто приходилось слышать, чтобы офицер в присутствии унтер-офицера так непочтительно отзывался о старшем по званию.

— Спокойно выслушивайте его советы. Нам пригодится его опыт, но поступать мы будем так, как считаем нужным. Здесь распоряжается командование двенадцатой группы армий, а не англичане…

Я продолжал изучать события. Сегодня утром наши танки перешли небольшую речушку Линне и, обойдя с востока позиции противника, после трехчасового боя овладели населенными пунктами Энгельсфельд и Отмарслейтерн. Как бы сообщил об этом своим слушателям немецкий корреспондент? Может быть, так:

«Сегодня в 5.30 утра танкам противника удалось форсировать Линне у Деррингена. Наши войска в полном порядке отошли к Энгельсфельду и Отмарслейтерну. Густой туман позволил противнику незаметно провести перегруппировку сил и неожиданно атаковать наши войска с востока. После героического сопротивления, продолжавшегося более трех часов, наши войска вынуждены были отойти на заранее подготовленные позиции…»

Шаг за шагом я мысленно проходил по участку фронта, пытаясь описать события с точки зрения немецкого корреспондента. Когда сообщение было готово, я прочитал его вслух. Звучало оно вполне правдоподобно: получилась удачная смесь из успехов и поражений. Такое сообщение заслуживало доверия. Любой немецкий офицер, чье подразделение действовало на этом участке фронта, случайно прослушав нашу передачу, получил бы великолепную сводку. Деловой тон передачи не вызывал никакого сомнения, а ведь именно этого мы и добивались.

Англичанин, просмотрев мое сообщение, нахмурился.

— Бросьте вы это кривлянье, — сказал он грубо. — Я же говорил вам: пишите в безличной форме! Дайте-ка сюда! Выбросьте «танки противника», напишите прямо: «американские танки»: и выкиньте это дурацкое «наши войска». Пишите просто: «немецкие войска». Понятно? И вычеркните всю эту чепуху про героическое сопротивление. Откуда вы взяли, что оно было героическим? Вы там были? А этот бред про «заранее подготовленные позиции» пусть уж пишут в сводках Верховного главнокомандования вермахта.

Строчку за строчкой он исправлял мое сообщение, переписывал начисто и снова исправлял. При этом он время от времени говорил:

— Почему вы не пишете?

В конце концов от моей писанины не осталось и следа, и я почувствовал себя абсолютно ненужным и лишним. Я решил завтра же пойти к Шонесси и попросить отправить меня на фронт. Оставаться здесь не имело никакого смысла: англичанину нужна была простая секретарша, а не редактор.

— А что, собственно, ты хотел? Почему тебя злит этот детектив? — с издевкой спросил Сильвио.

Ночь была светлая, и мы, раздвинув маскировочные шторы, сидели в глубоких кожаных креслах и курили трубки.

Как я все себе представлял? В чем же, в сущности, разница между тем, что написал я, и что требовал от меня капитан второго ранга? Я долго думал в тишине. Постепенно задачи подпольной радиостанции начали проясняться и стали обретать более конкретную форму.

— Послушай, Сильвио, мы ведь хотим, чтобы нас принимали за немцев. Для этого необходимо смотреть на вещи глазами немцев, не так ли?

— Ты хочешь подстроиться под немцев, чтобы их надувать, — безжалостно сказал Сильвио.

Но я так и понял Шонесси. С помощью наших передач он, видимо, намеревался создать на фронте конкретную тактическую ситуацию и на определенном этапе перейти от передачи достоверных данных к заведомой лжи.

Лица Сильвио не было видно. Когда он затягивался, я видел лишь огонек его трубки. Сильвио вдруг рассмеялся:

— Маржори описал мне историю, происшедшую с одним биржевым маклером в Вашингтоне. Парень в течение трех лет терпеливо давал своему самому богатому клиенту великолепные указания, от которых тот едва сводил концы с концами. В один же прекрасный день он дал ему заведомо неправильный совет и теперь сидит себе в Рио, имея полмиллиона в кармане.

Этого же ждет и наш папаша от передатчиков! Так что сиди и выполняй его приказы. В конце концов, кто здесь высокооплачиваемый специалист? По крайней мере, не ты…

— Знаешь, Сильвио! Может, это глупо, но мне кажется, наши передачи слушают не только солдаты вермахта. Гражданское население имеет больше возможностей регулярно слушать нас. Не так ли? Если бы мы не только информировали слушателей о событиях, но и намекали бы им, что они уже по горло сыты всем этим нацистским бредом, было бы очень здорово.

— Ого! Сержант Петр Градец призывает немцев к революции. — Голос Сильвио прозвучал почти издевательски. — Чушь! У них было достаточно времени — целых одиннадцать лет, но они этого не сделали. В них можно разжечь лишь ненависть к режиму, чтобы в критический момент они не стояли на пути.

— А как все это организовать? — спросил я и стал размышлять вслух: — Может быть, так. Представим себе, что какой-то город окружен, ну, например, Аахен. Через пару дней его судьба будет решена. Но какой ценой! Я рассуждаю сейчас с позиции немцев. Город разрушен бомбардировками, стерт с лица земли. В подвалах валяются тысячи трупов, в том числе и детей. Я не буду все это описывать. Ты видел собственными глазами в Сент Ло. Город окружен, и нет никакого смысла оборонять его. Это было бы глупо и бесчеловечно, так как от этого пострадали бы прежде всего простые смертные. Ведь нацисты выйдут сухими из воды. Я сам вчера убедился, что они давным-давно уже дали деру.

Теперь слушай дальше. Ребята из группы Фридмена и Ганса Габе в своих листовках советуют осажденным: «Сдавайтесь! Вывесьте белые флаги!» Мы уже убедились в Нормандии, что это мало помогает. Но если выдать себя за немецких сверхпатриотов и бросить клич стоять насмерть, сражаться до последнего патрона, с голыми руками бросаться на вражеские танки, даже если при этом погибнут все до одного! Пусть лучше погибнет тысяча школьников, нежели американцы войдут в наш город! Если мы…

— Если мы их же собственными словами и избитыми фразами докажем, что их система абсурдна, представляешь, что будет? — перебил меня Сильвио.

— Представляю!

— Я понимаю, куда ты целишь! Хочешь сказать, что людей и так воротит от всего этого и что они уже возненавидели нацистов, которые разным бредом прожужжали им уши?

— Вот поэтому-то я и считаю, что наша «Анни» должна работать именно в этом направлении, и тогда сухой, сдержанный стиль передач, как у англичан, в корне не верен, — горячился я.