Несмотря на то что Паша успел узнать, какие отношения были у Миры с мужем, ему стало жаль Стаса. Пусть он и скотина, но сейчас ему не позавидуешь. В одночасье потерял жену и ребёнка.

– Что планируешь делать? – спросил Паша, поднимая валявшиеся на полу ножницы.

– У неё из близких родственников тут только отец живёт. Мать умерла, сестра где-то в другом городе. Поеду с папашей пообщаюсь.

– Возьми меня с собой, – неожиданно для себя выдал Паша.

– Хочешь к нам, в розыск? – подмигнул Гена. – Ну, давай, поехали. У меня как раз сейчас все на объектах.

Они погрузились в рабочую «Калину» и выехали по адресу.

Отец Миры жил рядом с Берёзовским проспектом. Почти в центре города в небольшом переулке ютились старые деревянные дома, тёмные и безобразные. Эхо старины в окружении дорогих новостроек. С торца они были обшиты почерневшими деревянными балками, окна на первом этаже прикрыты выцветшими на солнце фанерными листами. Шифер над крыльцом обвалился, у труб на крышах не хватало кирпичей. Эти ветхие развалины будто вырезали со старых пожелтевших фотографий и вклеили в современный пейзаж. Почему их до сих пор не снесли – непонятно. Ходили слухи, что не могли разобраться, относятся они к историческому наследию или нет.

Паша и Мурашкин прошли мимо сарая и заглянули в подъезд. В нос ударил стойкий запах кошачьей мочи.

– Второй этаж, – кивнул головой Гена.

Его не смущали ни вонь, ни грязь, ни обшарпанные двери с замызганными плетёными ковриками. Он привык лазить по таким местам.

– Чего морщишься? – спросил он, будто прочитав Пашины мысли. – Трупом не воняет, уже хорошо.

Электрический звонок издал протяжный звук.

Молчание. Им никто не торопился открывать.

Гена ещё раз надавил на оплавившуюся чёрную кнопку и задержал на ней палец. За дверью кто-то закопошился.

Через минуту её открыл седой дед с нечёсаной шевелюрой. Из квартиры пахло чем-то несвежим, то ли гнилой картошкой, то ли скисшим борщом. На полицейских из-под набрякших век заинтересованно смотрели слезящиеся светлые глаза. На лице деда, исполосованном глубокими морщинами, топорщилась в разные стороны желтоватая борода.

Неужели это её отец?

– Добрый день, – густые брови Гены слились в одну. – Александр Михайлович здесь проживает?

– Да, он здесся, – расплылся в беззубой улыбке дед. – Михалыч, тут к тебе, – прокричал он в глубину коридора. – А вы что принесли?

– Уголовный розыск УВД, старший оперуполномоченный Мурашкин, – Гена пропихнул запротестовавшего было старика внутрь квартиры.

На грязной клеёнке стояла непочатая бутылка дешёвой водки, рядом с ней незамысловатая закуска – квашеная капуста, которая источала аромат, перебивавший даже запах в подъезде. «Прибыли вовремя, к началу банкета», – подумал Паша.

На диване сидел второй мужичок. Такой же лохматый, как и первый, только немного моложе. Но мешки под глазами и одутловатое лицо делали его возраст неопределённым.

– Что празднуем? – Гена по-хозяйски уселся на табурет, Паша остановился в проходе.

– Так вот, – подскочил энергичный дед. – Решили посидеть немного. Мы ж… ничего такого… Суббота всё-таки, отдохнуть не грех.

К сожалению, бодрым оказался лишь один из жильцов. Михалыч приподнял было на гостей голову, с трудом стараясь удержать её прямо, но голова неудержимо клонилась ему на грудь.

– Александр Михайлович, мы по поводу вашей дочери – Мирославы. Когда вы видели её в последний раз? – Гена безрезультатно пытался поймать взгляд отца Миры.

Мужчина помотал косматой головой и что-то промычал, потом взглянул из-под тяжёлых век и еле слышно медленно произнёс:

– Испортила всё.

– Что? – не понял Гена.

– Испортила всё. Она, – снова прошелестел мужчина.

– Что она испортила? Когда вы в последний раз виделись с Мирой?

– Не помню, давно, – пробурчал Михалыч.

– О чём вы с ней говорили?

– Мы не говорили. Мы вообще с ней не говорили, – его язык заплетался, но голос окреп, выдавая недовольство старика.

Гена морщил лоб, но не сдавался:

– Александр Михайлович, с ней произошла трагедия.

– Да. Трагедия. Произошла, – согласно закивал головой отец Миры. – Было у меня три дочери. Вера, Мира и Лерочка.

О чём это он? Паша не понял. Он не помнил, чтобы у Миры была ещё одна сестра. Знал только старшую – Веру, в начальных классах она иногда забирала Миру домой со школы.

– …А стало две, а потом никого не стало, – махнув рукой, вздохнул Михалыч. – Все меня бросили.

Он громко шмыгнул носом, запрокинул голову. Его глаза, наполнившиеся слезами, уставились в потолок. Руки тряслись.

– Понятно, – Гена потёр ладонями свои застиранные джинсы и встал.

Подошёл к Паше, шепнул:

– Нечего тут ловить. Думаю, она в этом бомжатнике не появлялась.

Они вышли в коридор. Тусклый свет бросал густые тени на лицо Гены, под глазами обозначились тёмные круги, впалые щёки пробороздили две некрасивые морщины. Видно было, как он устал. Общение с подобными персонажами было его обычной работой. Позитива тут мало.

Следом за ними из комнаты выскользнул шустрый старикан:

– Так чё? До свиданьица, стало быть?

– Мира, его дочь, бывала тут? – ещё раз спросил Гена, не рассчитывая на внятный ответ.

– Ой, она как с матерью съехала с их прежней квартиры, так больше я её и не видел. Красивая девочка была, конечно. Всё бегала за мной: «Дядя Паля, дядя Паля, расскажи, как ты с парашютом прыгал». Я ж её с малолетства знаю. Мы с Михалычем работали вместе, я часто у них бывал. Теперь вот он ко мне переехал. Я за ним, знаете ли, присматриваю. Мы их квартиру сдаем. А живём тут. Вместе-то веселее.

Паша ещё раз оглядел коридор. Покосившаяся пыльная картинка с изображением группы «Битлз», разбитый стеллаж, потолок в пятнах плесени. Да уж – просто веселуха.

– То есть Мирославу вы не видели давно? – уточнил Гена и развернулся, чтобы уйти.

– Мирку – нет, а Вера захаживает иногда, – охотно доложил дед, ему явно хотелось поболтать с кем-нибудь. – Месяца два назад была. Она приезжает к отцу, денег приносит, одежду, приборы всякие… медицинские. У Михалыча – диабет. Я вот… присматриваю.

Паша хотел съязвить, что видит, как ушлый дед присматривает за товарищем. Прибился к мужику, спаивает его потихоньку и сам на его деньги бухает. Но удержался и только возразил:

– Она ведь живёт в другом городе.

– Ага. Ну и что? Ух и оторва Верка была! В семнадцать лет из дому сбежала. И поминай как звали. После этого Михалыч совсем сдал. Потом они с женой развелись. Вот бабы! Довели мужика, – развёл руками дед. – А потом… сколько лет прошло, уж не знаю… нарисовалась Верушка. Навещать стала.