Он шумно закидывает коробку с лекарствами обратно в ящик. На столешнице одиноко остаётся лежать пачка успокоительного.

– Не нужны они тебе. Я тебя полечу, – сипит он. – Жарко дома. Не могу. – Стас открывает балконную дверь. Вечерний холод стелется по полу. Он выходит наружу в халате и тапках на голую ногу.

– Иди сюда, тут посвежее.

Потирая плечи, выбираюсь на балкон. Окна открыты, ветер свистит. Стас приземлился в плетёное кресло из ротанга. Рядом на столике початая бутылка.

– На, – он протягивает её мне.

Я отрицательно качаю головой.

– Как хочешь, – Стас пожимает плечами и отхлёбывает из горла.

Холод пробирает до костей, но Стасу сейчас море по колено.

Внезапно он кашляет, сдавленно ругается:

– Чёрт! Не в то горло!

Держась за шею, Стас поднимается и перекидывается через низкий бортик. Высунувшись по талию, Стас изрыгает выпитое и съеденное.

Рвёт его нещадно. Что за гадость он пил? С чем смешал водку? Я гляжу на его трясущееся тело. Пятки отрываются от тапок. Он висит, перегнувшись через пластиковые перила. Одно моё движение… Взять бы его за щиколотки, резко дёрнуть вверх. Он ведь почти не касается пола.

Взяться руками за щиколотки… Дёрнуть вверх. Никакого «Золофта» не нужно.

Я будто приросла ступнями к промёрзшему ламинату. Мне кажется, что меня сейчас тоже вывернет наизнанку.

Перед глазами мелькают как в карусели Мира, Ваня, отец, мать. Был ли этот человек виновником наших с Мирой несчастий? Или мы их заслужили? Заслужили такой судьбы за всё, что успели волей-неволей натворить? Может, я отдаю дань за своё безрассудство и эгоизм? Но Мира не заслужила. И тем более не заслужил Тёма.

Внезапно Стас приподнимает голову, цепляется взглядом за что-то, невидимое мне, во дворе. Его лицо желтушного цвета искажается в страшной гримасе.

Он вытягивает вперёд руку и орёт:

– Мира! Это же она! Неужто восстала из мёртвых?! Несёт моего сына домой, сволочь. Сама приползла. Жрать-то хочется! – он омерзительно осклабился. – Сучка, иди домой! И сына моего… – он трясёт в воздухе кулаком, подался вперёд, облокотившись на запорошенный снежной крупкой скат, чтобы изрыгнуть очередное ругательство. Вдруг его рука соскальзывает, он неуклюже кувыркается вперёд и исчезает в темноте.

Я несколько секунд не могла пошевелиться.

Опомнилась, выскочила в коридор, накинула пальто, вытерла ковриком следы от обуви. Вспомнила о бутылке «Джека» и вернулась за ней на кухню. Огляделась. Кажется, я больше ничего здесь не трогала. Спешно натянув сапоги, вышла, захлопнув дверь.

Потом поднялась на последний этаж. На чердак вела почерневшая металлическая лестница, выход на крышу был не заперт. Я толкнула квадратную крышку люка, лицо обдало прохладой. Вылезла на крышу. Ясное ночное небо освещала круглая как бильярдный шар луна. И тишина. Ни звука. Мне даже показалось, что я оглохла. Но всё же, наступая на шершавый, подёрнутый льдом битум, я слышала свои торопливые шаги. Через чердак попала во второй подъезд, сбежала по лестнице, не вызывая лифта, и выскочила на улицу, натянув на голову капюшон.

Во дворе никого не было. Ни женщины, ни ребёнка.

Не оборачиваться. Не смотреть назад.

У поворота я натолкнулась на Миру. Она бежала мне навстречу, мелко семеня ногами. На руках у неё спал Тёма.

– Укачало в автобусе, – Мира нежно погладила уткнувшегося в её воротник сына. – Вера, я так перепугалась. Даже в полицию позвонила. Я очень боялась опоздать.

– Ты не опоздала. Ты появилась в нужный момент.

Мира живёт со мной в Подмосковье. Всё равно Ваня постоянно в разъездах. Вместе нам веселее. Сестра устроилась специалистом по закупкам. Каждый день она приходит с полными пакетами еды. Приносит всё, что раньше хотелось купить, но не было возможности и разрешения. Кажется, она входит во вкус. Холодильник всегда набит до отказа. Даже кое-что выкидывать приходится. Я шучу, что скоро мы прикормим пару-тройку бомжей у помойки, выбрасывая столько еды, но сильно её не ругаю. Пусть оттаивает «транжира» моя. Вчера я слышала, как она пела на кухне. Хороший знак.

Тёме пока не выделили места в садике, поэтому с ним остаюсь я. В общем, у меня и так работа на дому. Не уверена, что я идеальная нянька, но вот племянник у меня определённо необыкновенный. Каждый день рядом с ним мир открывается для меня совершенно новыми гранями.

Иногда звонит Паша. Он нас не выдал, ничего никому не рассказал. До сих пор Мира и Тёма числятся без вести пропавшими. Разыскник закинул их дело в сейф к таким же бесперспективным томам. Заявитель умер, а больше в поиске Миры никто не заинтересован.

Я как-то заикнулась о том, что Тёма – наследник умершего отца. Но Мира так яростно сверкнула глазами, что я пожалела, что сказала.

– Пусть подавятся всем! Ещё чего?! Делить с его родителями диваны и машины? Ну, уж нет! Они одного вырастили, хватит. Сделать таким же внука я им не позволю. Тёму они больше никогда не увидят.

Я внутренне ликую, глядя на неё. Мне кажется, Мира обретает себя. Выражение глаз стало более уверенным, движения – менее порывистыми. Она ест с аппетитом, смеётся, мурлычет под нос какие-то мелодии. Лишь когда Тёма спрашивает про отца, замыкается, мрачнея лицом.

Как сказали в фильме «Сама жизнь»[13], все мы ненадёжные рассказчики, потому что преподносим события так, как видим их мы, а не так, как они произошли на самом деле. Историю можно рассказать по-разному даже самому себе. В тот вечер Мира всё-таки не успела. Но какая-то часть её была там. Я не знаю, что это было – пьяный бред или обман зрения? А может, и была похожая на Миру женщина с ребёнком на руках посреди запорошённого свежим снегом двора? Призрак ли? Ментальное воплощение? Женская фигура стояла и смотрела, как насильник и тиран летит в бездну. Она протянула руки, и Стас схватился за них.

Иногда я завидую Мире, которая часто не помнит плохого. Жаль, что я не обладаю такой способностью. Мне хочется забыть одну деталь и поверить на слово самой себе.

И никогда не вспоминать о том, какие в тот вечер у него были холодные щиколотки.

Конец