Эта версия тут же отпала. Ярославу стало плохо. Лицо стало красным, появилась одышка. Пришлось снова вызвать «скорую». Врач сделала укол.

Ярослав лежал на высокой подушке, весь из себя одинокий и нечастный. Нет, так невозможно играть. Клава действительно обчистила его. Родная дочь опрокинула папочку! Туши свет! Впрочем, это пока только предположения.

Ваня

На площади Курского вокзала подходим к женщинам, стоящим с табличками в руках «Сдаю комнату».

– Нам нужна квартира, – говорит Клава.

– С таджиками уживетесь? – спрашивает одна из женщин. – Нет? Тогда вам к Марусе.

Марусей оказалась старушка, божий одуванчик. Ее квартира была совсем рядом. Красивый дом на Земляном валу, старая мебель, старые бордовые обои.

– Вы надолго? – спросила Маруся.

Клава посмотрела на меня вопросительно. Я пожал плечами.

– За неделю заплатим, а там видно будет, – сказала Клава.

Маруся достала из комода два комплекта постельного белья:

– Документики не покажете?

– Обокрали нас, – нашлась Клава. – Хорошо, хоть деньги сохранились.

– С вас тысяча в сутки.

Клава отсчитала семь тысяч.

– Позвоните, если надумаете дольше жить, – Маруся оставила номер телефона и исчезла в дверях.

Мне она показалась очень подозрительной старушенцией. Наверняка милиция держит ее на связи. Я взял у Клавы еще семь тысяч и догнал ее.

– Это вам за молчание, угу? Потом еще заплатим.

Мы осмотрели квартиру. В одной из двух комнат пианино. Клава взяла несколько аккордов. Видно, что училась в музыкалке. Ей неловко, что мы вдвоем. Мне тоже. Никогда еще не приходилось быть в такой ситуации. А впереди ночь…

После поездки я не мог есть, а сейчас захотел. Собрался в магазин. Клава смотрела на меня с тревогой. Боялась, что не вернусь. Куда я теперь денусь? Вынула из «дипломата» пачку тысячерублевок, положила на стол. Я не мог взять этих денег: у меня были свои. Я пошел к выходу. Клава следила за каждым моим движением. Успокойся, девочка. Дело сделано. Гультяев мне не простит. И Ярослав не простит. Спокойно жить в одном доме с такими врагами невозможно. Теперь мы с тобой подельники. А подельникам надо держаться друг друга.

Я почему-то совсем не жалею о том, что произошло. Наоборот, это меня бодрит. Если бы не этот случай, я бы пропал. В погоне за деньгами я бы катился дальше. А теперь… Я не могу предсказать, что меня ждет, но чувствую, что хуже не будет.

В подземном переходе подхожу к парню с картонкой «Дипломы». Спрашиваю насчет паспортов и прав.

– В принципе решаемо, – говорит парень. Тебе с проводкой по базе данных МВД или без? С проводкой дороже и дольше.

– Кроме фотографий еще что-нибудь нужно?

– В принципе ничего. Все данные заносятся со слов.

Договариваемся о встрече. Покупаю два мобильника и несколько сим-карт. Захожу в супермаркет. Набираю два пакета продуктов. Подойдя к дому, поднимаю голову. Клава машет мне рукой.

Я ем, а Клава звонит Гультяеву. Лицо у нее злое, губы дрожат.

– Кирилл, давай договариваться. Отпусти Элю, я тебе хорошо заплачу. Дай ей поговорить со мной. Я хочу ее услышать, – бросает мобильник. – Сволочь, ублюдок!

Спрашиваю:

– Отказался разговаривать?

– Нет, сказал, чтобы перезвонили через полчаса. Неужели он с Элей что-то сделал?

Будут засекать, откуда идет звонок. Похоже, Пряхин уже ищет нас.

Клава звонит в Свидлов.

– Мамочка, это я. Я сбежала, мне один парень помог. Тебя не трогают? Из прокуратуры звонили? А ты что сказала? Меня увезли в Москву. Я в Москве, мама. Но я сбежала. Если в прокуратуре хотят, чтобы я вернулась, пусть мне помогут. Сейчас позвоню Надежде Егоровне. Пока, мамулечка. Не переживай за меня.

Перед очередным звонком Клава собирается с мыслями. Говорит в трубку:

– Надежда Егоровна, это Клава. Звоню вам из Москвы. Те, кто выкрал том, продали меня и Элю в сексуальное рабство. Мы сейчас в Москве. Но я сбежала. Не знаю, что делать. То ли самой выручать Элю, то ли ждать помощи. Что посоветуете? Нет, я не могу сказать, где я. Почему не верю? Вам я верю. Просто не знаю адреса. Я могу только дать адрес, где сейчас держат Элю. (Диктует с моих слов адрес).

Клава отключает мобильник, говорит задумчиво:

– Если сегодня-завтра ОМОН не освободит Элю, значит, нельзя верить и вам, Надежда Егоровна.

Я сказал, что больше звонить с этой сим-картой нельзя. Сказал про Пряхина.

Клава нервно рассмеялась:

– Значит, нас в этой квартире засекут.

Я сказал, что заплатил Марусе за молчание, и пообещал заплатить еще.

Клава покачала головой:

– Никому уже не верю.

Я сказал, что надо, не теряя времени, пойти сфотографироваться на паспорта. Клава согласилась, что без документов особенно не побегаешь. Но можно и с паспортами залететь. Если не проводить их по базе данных МВД, нас задержат после первого запроса. А если паспорта пройдут по базе данных, нас обнаружат по фотографиям.

– Что же делать?

– Надо купить косметику.

– Зачем?

– Увидишь.

Договорились, что во время разговора с Гультяевым Клава будет держать мобильник так, чтобы я мог слышать его голос.

– Знаешь, как называется то, что ты сделала? – начал Киря. – Это кидок. Знаешь, что за это бывает?

От неожиданности Клава стала заикаться.

– Это я тебя кинула? А ты что со мной сделал?

– А что ты сделала с Ярославом? – тут же нашелся Киря.

Клава выпалила на одном дыхании:

– Я украла себя у тебя, после того, как ты выкрал меня из моей жизни. Хочешь, чтобы я за это ответила? Ты что, совсем придурок? Что касается Ярослава, то я к нему в гости не напрашивалась. Он знал, что вы меня похитили? Знал! По закону он должен был тут же заявить в милицию. Вместе этого решил попользоваться. За такие дела надо отвечать. Вот он и отвечает. Но я взяла деньги не только для того, чтобы наказать его. У тебя осталась моя подруга. Я по-хорошему предлагаю тебе за нее выкуп. Если откажешься, я куплю пистолет и пристрелю тебя, понял?

Молчание затягивалось.

– Сколько дашь? – спросил, наконец, Гультяев.

Клава посмотрел на меня вопросительно. Я пожал плечами. Я не знал, сколько может стоит свобода для Эли.

– А сколько ты заплатил за нас Кишке? – спросила Клава. – Ну, не даром же ты нас забрал!

– Это коммерческая тайна, – сказал со смешком Киря.

– Черт с тобой, я дам тебе сто тысяч.