Ваня

Гультяев с Корзуном и Шепелем вышел в центре Свидлова и велел мне ждать звонка. Он всегда так делал. Я подъезжал к указанному месту только тогда, когда у него всё было готово. Оставалось только усадить девочек в машину. Мне кажется, лохушки или не понимали, что их используют как живой товар, или это их устраивало.

Обычно я коротал время в каком-нибудь кафе или бродил по городу. Но на этот раз у меня было дело. Я поехал к бывшей маминой подруге.

Старенький четырехэтажный дом. Второй этаж направо. Обитая старым дермантином дверь. Нажимаю звонок – тишина. Нажимаю еще – никого. Выхожу из подъезда, смотрю на окно нужной квартиры и вижу, как шевелится штора.

Не хочет общаться – не надо. Иду к машине. Слышу женский голос сверху. Окно уже открыто.

– Молодой человек, вы кто?

Прямо говорю, кто мне нужен. Вижу, женщина плачет.

Мы сидим за круглым столом. Наталья Андреевна всматривается в меня. Видимо, ищет сходства с мамой. Неожиданно спрашивает:

– Ты не офицер?

Я качаю головой. Наталья Андреевна разочарованно вздыхает.

– Лучше, если бы был офицером?

– Да, с оружием.

– Что-то случилось?

Наталья Андреевна рассказывает. Я – человек, привыкший ко всему. Но все равно удивляюсь, что такая хрень происходит в маленьком городке.

Естественно, не говорю, зачем я в Свидлове. Но смутная догадка уже шевелится в голове. Не мне ли придётся везти Клаву? Прошу показать её фотографию. Сердце ёкает. Неужели это она, Незабудка? Точна она! Только вот цвет волос…

– Наталья, Андреевна, Клава красит волосы?

– Доченька родилась блондинкой. А почему ты спрашиваешь?

Я пожимаю плечами.

Обсуждаем, что можно предпринять. Наталья Андреевна боится заявлять здесь, в Свидлове. Даже слышать об этом не хочет. Вся её надежда на то, что я обращусь прямо в Министерство внутренних дел. Обещаю, что так и сделаю.

Я уже в дверях. Наталья Андреевна просит передать маме привет. Говорит, что зла не помнит, но и забыть не может. Для того, чтобы забыть, надо встретиться, вместе поплакать. Я говорю, что обязательно встретимся. Наталья Андреевна целует меня в щеку, снова плачет.

– В страшное время живем.

Возвращаемся в Москву. Я посматриваю на Клаву в зеркало заднего вида. Наверно, ей дали имя в честь Клаудии Шиффер. Почти одно лицо. Она, конечно, лучше своей подруги, рыжеватой, белокожей блондинки Эли.

Я хочу подать им знак, что я на их стороне. Пока они считают, что я из банды. Но они на меня не смотрят.

Гультяев в приподнятом настроении. Я таким его еще не видел. Шутит, пытается острить, рассказывает о себе. Просит называть его не Кириллом, а просто Киром. Царь персидский, блин.

Он достает из бардачка плоскую бутылку коньяка, отхлебывает. Корзун и Шепель уже пьют пиво. Для того я им и нужен, чтобы сразу расслабиться после того, как сделано дело. Я – слуга. Был рабом, а теперь – слуга.

Стараюсь не отвлекаться. Надо следить за дорогой. Столько чайников развелось.

Гультяев, узнав, что Эля поступила в театральное училище, вспоминает, как сам хотел стать актером, но не получилось. Видно, не судьба. Но он не дал себе засохнуть.

– Сколько девчонок благодарны нам по гроб жизни. Но некоторых приходится тащить в рай чуть ли не силком. Специфика.

Я догадываюсь, зачем он балагурит. Хочет, чтобы девчонки расслабились. Но по тому, как они меж собой переглядываются, вижу, что хитрость не проходит.

Я думаю, что мне-то делать? Обратиться в министерство, как просила Наталья Андреевна, или пытаться самому помочь девчонкам? Может, поднять тревогу на каком-нибудь посту ГИБДД? Нет, лучше не рисковать.

Ловлю в зеркале взгляд Клавы. Смотрю по-доброму, даю понять, что я с ними. Клава отворачивается.

– Мы пить хотим, – говорит Эля.

– А банана не хочешь? – острит Корзун.

– Заткнись! – рявкает Гультяев, протягивая девчонкам бутылку пепси.

Через минуту Клава просит остановиться.

Если решили рвануть, то место не самое подходящее. Попутных и встречных машин мало. Но даже если вздумают привлечь чье-то внимание, едва кто остановится. Точнее, никто не становится. Никто! В этом я уверен на все сто.

– Только мальчики и девочки – в одну сторону, – говорит Гультяев.

Девчонки уходят подальше в кусты. Киря не возражает. Корзун и Шепель начеку.

Девчонок не видно. А если все-таки дали дёру? Что мне тогда делать? Даже если удастся вырубить этих уродов, даже если девчонкам удастся сбежать, дальше что? Свидловские бандюганы вернут их Гультяеву. За товар уплачено! И мне уже не будет нормальной жизни. Тогда чего подмаргивал?

Отливаем с Кириллом под одним кустом.

Спрашиваю:

– Не боишься, что сбегут?

– Все уязвимы, Вань, – философски отвечает Гультяев.

Девчонки возвращаются в машину. В глазах Клавы злость и презрение. Она мне не верит.

Вечером въезжаем в Москву. Подкатываю к нашему дому. Высаживаемся. Глядя со стороны, можно подумать, что приехала на вечеринку компания молодых людей. Корзун и Шепель, берут девчонок под руки, ведут в подъезд.

Кирилл протягивает мне деньги, на глаз примерно тысяч тридцать. Настороженно смотрит. У меня такой вид, будто на этот раз я не возьму. Я в самом деле не могу взять. Не могу, хоть застрели меня.

– Всё, я больше не ездок. У меня мать больная.

– Ну, если что случится, поможем маме, – отвечает Гультяев.

– Я не хочу, чтобы что-то случилось. Одно дело, когда с вами добровольно едут, а тут… Вы берёте в рабство, а рабство я не люблю.

Кирилл прищуривается:

– На кого положил глаз? На Клаву? Понимаю. Но бабки возьми. Работа выполнена, значит, должна быть оплачена.

– Считай, что я просто прокатился.

– Ну, как знаешь, – Гультяев кладет деньги обратно в карман.

Поднимаюсь в свою квартиру. Мама сразу понимает: что-то произошло. Говорю, не дожидаясь вопросов:

– Павлова больна, у нее диабет. Живет с дочерью. Знаешь, как ее зовут?

– Знаю. Клава.

Говорю, что никак не врублюсь, из-за чего они, подруги, стали врагами. Что за манера у людей враждовать из-за пустяков всю жизнь?

– У людей разные взгляды на пустяки, – отвечает мама. – Что, по-твоему, неразделенная любовь? Пустяк?

– Любовь к кому?

– Узнаешь когда-нибудь.

Неужели к Гусакову? Мне некогда играть в отгадки. Не нахожу себе места. Что делать? Как отбить девчонок? Зря не взял деньги. Надо было не только взять, но и напроситься на ужин. Они ж там, этажом выше, сейчас ужинают. Мне, как всегда не хватает хитрости.