никем — очередной несчастной сироткой. В этих строках он увековечил память о ней. Может, в этом был смысл? Чтобы дать близким людям место в вечности — хотя бы на страницах своей истории?

Он прошелся по следующей сцене — той самой, которую видел во вторую ночь в лаборатории. Все сошлось, он нашел этот путь между приснившимися фрагментами — будто история и правда уже жила в его голове. Или в ноосфере?

Он не решался продолжить. Бессмысленно. Все, что он делал в своей жизни не имело смысла. И в этом романе — тоже не было смысла. Может, стоит на этом и закончить? Любой знакомый, который узнавал о том, чем он занимается, лишь снисходительно качал головой, говоря, что ему стоило бы найти нормальную работу, а не сидеть дома и строчить тексты (его работы на заказ они нормальной работой не считали). Хотя его рассказы все же читали, а большая часть комментариев, оставленных на сайтах самиздата, были положительными. Но все же… что дальше?

Мозг будто разрывало изнутри. Тошнота. Вот, с чем можно было бы сравнить это ощущение: когда что-то хочет выплеснуться, вырваться из плена черепной коробки. Он занес руки над клавиатурой. Пусть это не имело смысла, пусть эта история никогда не найдет читателя. Он писал, потому что просто не мог не писать.

Селения протерла стул от пыли и села. Найл и Адам приехали почти сразу после нее и теперь смотрели на девушку двумя парами недовольных глаз. Селения осматривала устаревшее убранство дома, вывела грустный смайлик на пыли, толстым слоем которой была покрыта лакированная деревянная столешница — что угодно, лишь бы не встречаться с ними взглядом.

— Ты была неаккуратна, — выдавил Адам. В его обычно приятном низком голосе сквозило раздражение. — Как твоя подружка узнала обо всем?

— Не надо было мне давать ту листовку, — буркнула Селения, скрестив руки на груди.

— В следующий раз, когда будем затевать дело, повесишь на дом баннер? — Адам повторил движение за ней. — Хорошо, что у нас был доступ к ее данным, иначе за тобой бы уже пришли.

— Ничего страшного не случилось, — вмешался Найл, — от плана не отклоняемся. Они не знают ни времени, ни места, ни того, что мы планируем делать. Ты же забрала листовку, когда уезжала?

— А надо было? — Селения сжалась, прикрыв глаза.

Найл и Адам издали протяжные разочарованные стоны.

— Твою квартиру наверняка обыскали. И ты хочешь сказать, что они нашли ее? — Адам выдохнул. — Все доносы проверяют, и теперь у них есть доказательство, что он не был беспочвенным. Ты хоть иногда используешь мозг по назначению?

Селения чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. То, что Адам не орал на нее, не повышал голоса и был показательно спокоен, делало только хуже.

— Ну все, довольно, — Найл посмотрел на Адама, ободряюще сжал плечо Селении, — мы придумаем, что делать.

— Что делать? — Адам хмыкнул, — весь план из-за этого может пойти по одному месту. А что будет, если они выйдут на нас? Все, над чем мы работали столько лет, под угрозой. И наша свобода — в том числе.

— Значит, нужно начать раньше, — Найл выдавил подобие улыбки, — пока они на нас не вышли. Либо сейчас, либо никогда.

Адам покачал головой, что-то проверил на своем браслете, громко выругался.

— Во всех сводках только и говорят об инакомыслящей. Даже фотография есть. — Он криво улыбнулся, — особо опасная преступница, ты теперь звезда, Селения.

— Люди сами начали приходить к нам, Адам. У нас уже столько последователей, что мест во всех тюрьмах не хватит, чтобы упечь за решетку. А у людей не хватит терпения, чтобы выбирать каждому сроки.

— Полагаю, они сделают общее коллективное принятие: выбираем, сколько положено сидеть людям из списка. А кого-то из них помилуют, когда они нас сдадут. Вот, чем все закончится, Найл.

— А мы не можем обернуть эту ситуацию в свою пользу? Теперь каждый горожанин знает, что мы вообще существуем.

— Может еще сделаем нашу звезду лицом оппозиции? — Адам усмехнулся.

— Мученицей, ага, — буркнула Селения.

— Возможно, ее история была бы более убедительна для людей, чем голые факты, — Найл нахмурился. — У людей есть такая черта, сострадание называется. А еще — привычка все переносить на себя, ставить себя на место другого человека. Ты же хотел взломать билборды и динамики для общих оповещений? Пустим видео с Селенией, где она расскажет о том, почему оказалась там, где оказалась.

— Слезливая история о том, как она потеряла мать, потому что та не смогла получить своевременное лечение? — Адам изогнул бровь. — А потом пару слов о том, что творится в совете, как наши положения не проходили в общее голосование, хотя положено по закону…

— Я не стану использовать смерть мамы, чтобы разжалобить кого-то, — Селения вспыхнула, — вы со мной посоветоваться не хотели, м?

— Для тебя важнее гордость или возможность сделать так, чтобы больше ни одна мать не умерла из-за врачебного невмешательства? Тебя в любом случае найдут рано или поздно. Но перед этим ты либо станешь символом нового будущего, либо останешься преступницей. Тебе решать, конечно, но, по-моему, выбор очевиден.

Селения прохрустела суставами, чтобы успокоиться. Адам был прав, хоть и играл на ее чувствах. Пусть у нее не вышло помочь матери, но, возможно, у нее выйдет помочь всему миру?

— Надеюсь, сделаешь так, чтобы я нормально смотрелась в кадре?

Алекс выдохнул. С последней написанной строчкой зуд в голове прошел, будто мозг наконец вытошнило. Прекрасное ощущение чистоты, пустоты. Свободное место для продолжения.

Часть 17. Новое начало

Алекс прикончил пятую кружку кофе. Последние несколько дней он почти не спал: мозгу все чаще требовалось освобождаться от скопления чужих слов, образов и мыслей. Он даже почти не думал об Алании, от которой все еще не было ни звонков, ни сообщений. Иногда он злился на себя, что так и не осмелился взять ее номер, но злость отступала, стоило ему сесть за роман. Реальная жизнь отходила на второй план перед его второй жизнью — в Полярисе.

История близилась к завершению. От этого было одновременно и волнительно, и грустно. За все это время герои его книги стали такими родными, такими… живыми. Оставалась последняя сцена, и все закончится. Он перешел к главе с названием «Новое начало», прокрутил полотно написанного текста. Прикрыл глаза, и перед внутренним взором привычно замелькали картинки.

Селения стояла на площади, наблюдая, как на билбордах и главном экране лицо советника сменяется ее лицом. Толпа неодобрительно загудела. Подождать до дня единения было хорошим решением