дело, администрация этого терпеть не может, и нашего героя отправляют в местную больницу, где его поведение поначалу лучше не становится.

Но в больнице разговор короткий, там безобразиев не допускают, опять же современная медицина в плане успокоения достигла-таки высот, и старого джентльмена быстренько накачивают транквилизаторами и прочими новейшими образумляющими препаратами с полным успехом. На второй день он ни разговаривать, ни ходить, ни принимать пищу уже не может.

Тем временем местные доктора чувствуют, что сами справиться с этим загадочным психозом не могут, и договариваются с психиатрами академического центрального госпиталя о переводе.

Пациента грузят в амбуланс и везут четыре часа из небольшого провинциального города по горам, а потом через пустыни и прерии в большой столичный город, в психиатрическое приемное отделение. Там обнаруживается, что у него давление слишком низкое и сердечный ритм у него ни к черту, и психиатры с чистой совестью отдают пожилого джентльмена нам, терапевтам.

В общем, иду я в палату. Лежит мой пациент довольно такой серый, глаза закрыты, при попытке разбудить начинает бормотать что-то сам себе невнятно и весь трястись. Вокруг стоят родственники, и лица у них того же пепельного цвета.

Прочел я переводные документы, поговорил с семьей, и стало мне более-менее понятно, что у пациента делирий – такое вот временное помешательство, которое у старых людей может возникнуть из-за инфекций, или какой-другой болезни, или под действием лекарств. Собственно, к психиатрии это состояние отношения не имеет, проходит само по себе, когда причина устранена, и иногда проходит само собой, а причина так и остается неизвестной. В деревенском госпитале его вроде обследовали прилично, инфекций не нашли, и то хорошо.

На вопросы родственников, не пора ли готовиться к неизбежному, отвечаю: «Да, возможно, пора, но никаких гарантий дать не могу. Раз уж довезли досюда, будем посмотреть».

В общем, держу я его в отделении два дня, отменил все лекарства ва-аще, даю физраствор в вену и сурово пресекаю все попытки инициативных медсестер полечить его чем-нибудь активно («Док, а не дать ли ему чего-нибудь антипсихотического?» – «Нет, не дать». – «Док, а вот у него пульс сорок пять и давление девяносто… Не позвать ли кардиолога?» – «Нет, не позвать»).

На третий день утром пожилой джентльмен сидит у себя в кровати весь розовый, в очках, поевши пюре на завтрак, жмет мне руку неуверенно и считает крокодильчиков на потолке.

Нет, все-таки современная медицина много чего может.

Отдых в сельской местности

Когда речь заходит об американской медицине, в голову сразу лезут Клиника братьев Мейо в Рочестере, штат Миннесота, или госпиталь Джона Хопкинса в Балтиморе, или Кливлендская клиника в Огайо… Это огромные медицинские центры, в которых безмерно талантливые и безумно образованные люди куют медицину XXII века, учат студентов и делают уникальные операции, которые потом станут рутиной по всему миру.

Рядом с этими центрами стоят обычные городские больницы, которые тоже достаточно большие, и во многих из них тоже учат студентов и резидентов; там оказывается медицинская помощь обычно не столь уникальная, но по стандартно высоким стандартам американской медицины. Это – муравейники, где бесчисленные полчища дрессированных докторов всевозможных специальностей, медсестер и других медицинских профессионалов прогоняют бесчисленные полчища пациентов по медицинскому конвейеру (см. соответствующий эпизод с участием Чарли Чаплина).

Но больше всего в Америке госпиталей маленьких и совсем маленьких, размазанных по бескрайним штатским просторам, где за пределами больших городов живет двадцать процентов населения страны. Там может не быть узких специалистов, и не в каждом из них вам сделают МРТ или катетеризацию сосудов сердца, но в общем они работают по тем же протоколам, что и первоклассные столичные центры, и, как правило, окажут вполне приличную базовую помощь.

В большом госпитале один день похож на другой. Доктор-терапевт пришел на работу и бежит вдогонку за собственным хвостом. Пациенты меняются, катастрофы случаются, ты подключаешь специалистов по катастрофам, переводишь свою катастрофу с плеч долой в блок интенсивной терапии и бежишь дальше принимать, лечить, выписывать, принимать, лечить, выписывать… Романтика, если кто понимает.

И так пять или семь дней подряд, та же гонка с утра и до вечера, пока не кончился твой рабочий забег, и тогда надо крепко выпить вечером, потом утром уехать с собакой в горы на весь день и выгнать весь этот госпиталь из крови до следующего раза.

В маленьком госпитале все не так, хотя там и блок интенсивной терапии на тебе, и спихнуть катастрофу не на кого…

Есть дни, когда приходишь на работу, а твои больные все обустроены, все чего-то ждут: результатов посева крови, эндоскопии, операции, конца курса антибиотиков, места в реабилитационном центре. К полудню ты уже всех посмотрел, поговорил со всеми родственниками, медсестрами и консультантами, написал все дневники и выписки впрок и тоже переходишь в режим ожидания новых поступлений, результатов исследований, которые позволили бы выписать больного домой или принять какие-нибудь решения. Можно почитать, потрепаться с коллегами, прикорнуть минут тридцать пять в дежурке…

Есть дни, когда ночная смена оставляет тебе мужика, которого нашли дома в бессознательном состоянии, с остановкой сердца. Провели реанимацию, отвезли в госпиталь, в приемном отделении сердце опять остановилось, его запустили, сделали томографию головы и нашли обширное кровоизлияние в мозг, не поддающееся никакой нейрохирургии, положили в блок интенсивной терапии, под самое утро отреанимировали опять и передали тебе со словами: «Ну, в последние полчаса он вроде стабильный».

И следующие четыре часа ты занимаешься только им, регулируешь вентилятор, чтобы хоть какой-то кислород прошел из его заполненных кровавой пеной легких в кровь, поддерживаешь давление, объясняешься с семьей, со всеми двадцатью родственниками по отдельности и затем всеми вместе, реанимируешь опять шесть раз подряд – уже в присутствии его родителей и жены. И лечишь всех остальных пациентов дистанционно – по телефону с медсестрами. И, слава богу, все остальные ведут себя смирно и не требуют немедленного внимания, хотя могло бы быть и по-другому.

В интервале между реанимацией номер пять и номер шесть твое объяснение, что мужик умирает и нет пути назад, начинает проникать в головы его матери и жены.

После шестой реанимации они решают отпустить его, и он умирает окончательно в эту самую минуту.

И только после этого ты начинаешь свой обычный трудовой день.

Есть дни, когда все вроде хорошо и после ланча ты уже изготовился перейти в режим ожидания, и тут тебе из приемного отделения доставляют преогромнейшего мужика в совершенно спутанном сознании. И ты пытаешься назначить всякие исследования и смирительные лекарства, но ничего не работает, даже дозы, способные свалить слона, и, чтобы взять даже простой анализ крови, весь наличный персонал должен висеть на нем, а тебе надо еще запихнуть его в