Устроился позади башни и сам Егор.

Над моторами танков были закреплены большие дымовые шашки, напоминавшие бочки. Один из танкистов вылез наружу, расторопно запалил каждую, дождался, когда смесь разгорится, довольно кивнул и ловко заскочил обратно. Плотный дым быстро заполнил окружающее пространство, спрятал от наблюдателей противника как сами танки, так и позиции, занятые красноармейцами.

Боевые машины загремели, залязгали гусеницы. Механик-водитель, стараясь не выскочить из дымовой завесы, направил танк в сторону немецких окопов. Башенное орудие вдруг грохнуло прямо на ходу. Разведчики вздрогнули и поплотнее прижались к броне.

Дым был плотный и настолько густой, что младший лейтенант не видел человека, сидящего на расстоянии вытянутой руки от него. Белесые клубы густо ложились на поле, уходили во все стороны, закрывали небо.

По едва различимым ориентирам Ивашов видел, что танки проскочили нейтральную полосу, простреливаемое пространство. Потом они, не сбавляя хода, устремились прямиком на вражеские окопы.

Тут, словно спохватившись, где-то справа заработал пулемет фрицев.

Далее танкам пройти было нельзя. Перед ними стояли металлические ежи. Командиры экипажей выбрали позиции. Наводчики принялись расстреливать препятствия из башенных орудий.

— С брони! — скомандовал Ивашов, стараясь перекричать грохот пушек.

Разведчики дружно соскочили на землю и рванулись вперед. Прячась в дыму, они забрасывали окопы врага гранатами, лезли в них по скатам брустверов.

Фрицы побежали. Но их пулемет словно захлебывался от ярости. Он продолжал строчить справа, где наступал третий батальон пятьсот двадцатого полка.

Ивашов прыгнул в опустевшую траншею, пробежал метров двадцать и увидел пулеметчика. Тот злобно оскалился, что-то громко выкрикивал и лупил длинными очередями по красноармейцам, приближающимся к переднему краю обороны немцев. Рядом с ним, прислонившись к задней стене траншеи, стоял на коленях второй номер пулеметного расчета. Там, где у него должен был быть затылок, зияла черная окровавленная дыра.

Егор вскинул револьвер и, не прицеливаясь, дважды выстрелил. Третий щелчок был сухим. Осечка! Времени менять патрон не оставалось.

Первая пуля прошла по касательной, царапнула каску пулеметчика, вторая пробила немцу щеки. Ранение было не тяжелым, возможно, в горячке сражения фриц его даже не заметил. Он глянул в сторону Ивашова, стащил с бруствера траншеи раскаленный «МГ-34» и направил его ствол точно в грудь младшего лейтенанта.

В какой-то момент Ивашову показалось, что это все. Рассказывают, что в последнюю секунду своей жизни у многих людей перед глазами проносится вся их жизнь. Они вспоминают любимых и тех, у кого не успели попросить прощения.

Ничего такого Егор не испытал, просто понял, что это конец. Ничего нельзя будет вернуть. Он останется на дне окопа, в то время как другие пойдут дальше ковать великую победу. Он уже не поднимется.

В нем вдруг закипела обида на себя, на тот нелепый случай, который так вот безалаберно распорядился его собственной жизнью.

«В глазах немца злость. Неужели это последнее, что я вижу в своей жизни?»

Однако выстрелить фриц не успел. Короткая очередь из «ППШ» отбросила пулеметчика по траншее назад. Он немного посучил ногами и скоро замер. Навсегда.

Егор быстро оглянулся и увидел за своей спиной сержанта Масленникова с вскинутым «ППШ».

— Спасибо.

— Пустяки.

Ивашов подошел к убитому пулеметчику и достал из его нагрудного кармана документы. Унтер-офицер. В специальном мешочке два бронзовых креста с мечами, медаль «За зимнюю кампанию на востоке 1941–1942 гг.», знак за ранение. Да, матерого фрица, однако, завалил сержант Масленников.

Тут к Егору подбежал младший сержант Шакуров, исполняющий обязанности заместителя командира взвода пешей разведки, и доложил, что немцы выбиты из траншей, захвачен один пулемет.

— Два, — поправил его Егор и указал на оружие, выпавшее из рук немецкого унтер-офицера, убитого сержантом Масленниковым.

После этого все разведчики короткими перебежками устремились к селу. Где-то в самом его центре шел бой. Одна из рот третьего батальона очищала Великую Чернетчину от немцев. Те сопротивлялись, но как-то вяло, без фанатизма. Похоже, им уже был отдан приказ отходить.

Дома за околицей разрушены, кругом сплошные воронки и трупы немецких солдат. Истинная правда, хорошо поработала наша артиллерия!

Во дворе одного из полуразрушенных домов бойцы обнаружили минометную батарею из четырех стволов с двумя ящиками неизрасходованных боеприпасов. Вместе с парой пулеметов — весьма неплохие трофеи для двух отделений взвода разведки.

— Вижу у пролеска два мотоцикла с шестью фрицами! — услышал Егор. — Едут в нашу сторону. Пулемет нужен! Иначе нам их не достать.

Это кричал Шакуров. Он залез на чердак дома, вернее на его развалины, и указывал рукой куда-то на запад.

— Гусь! — окликнул Егор одного из разведчиков. — Давай с пулеметом к Шакурову. Если что, мы встретим немцев с другой стороны.

— Есть! — весело отозвался тот, подобрал пулемет и устремился на развалины дома.

Ивашов с Масленниковым взяли второй пулемет и выдвинулись к дороге. Если мотоциклисты свернут на нее, то будут встречены как и положено, с настоящим русским гостеприимством.

Немцы свернули.

Когда до них осталось метров сто пятьдесят, Егор открыл огонь. С чердака дома его поддержал Шакуров. Наверное, у него в пулеметной ленте имелись зажигательные пули, поскольку первый из трех мотоциклов вспыхнул костром, а потом отвалился от коляски. Второй мотоциклист попытался было повернуть назад, но Егор Ивашов достал его из своего пулемета.

Скоро село было очищено от немцев. Красноармейцы осторожно, опасаясь нарваться на пулю, стали прочесывать дома.

Шакуров спустился с чердака, обнаружил в развалинах большой термос с макаронами, сдобренными тушенкой. Еда была еще теплой.

— Ну что? — предложил он. — Откушаем немецкого обеда? Харч, судя по всему, добрый!

— А вдруг еда отравлена? — засомневался Гусь.

— Нет, не успели бы фрицы, — заверил его Шакуров. — Да и чем? Геморроем, что ли? Отраву еще найти надо. А им не до этого было. Драпанули так, что минометную батарею бросили вместе с минами.

Но на всякий случай разведчик сначала понюхал макароны, потом осторожно попробовал на вкус.

— Ну и что? — спросил Гусь, сглотнув.

— Жрать можно, — ответил Шакуров.

Еды вполне хватило на всех. Воины-освободители даже выпили немного шнапса из фляжки в фетровом чехле, которую нашли разведчики, прочесывающие близлежащие дома. Потом они пустили по кругу два трофейных портсигара, в крышках которых имелись нехитрые устройства для свертывания сигарет-самокруток. Их тоже принесли разведчики, выпотрошившие ранцы и вещевые мешки, брошенные немцами.