– Soupe a l’oignon! Унесите это отсюда, дружок, и как можно скорее, а не то уносить придется меня! – С гримасой отвращения на лице, никак не вязавшейся с избранным ею обликом «светской дамы», Катя шумно отодвинулась вместе со стулом от пиалы, подставленной ей под самый нос.

– Называется «угодил», – расстроился официант, почти обиженно забирая со стола гордость французской кулинарии. – А как насчет грибного чедар-пюре?

– Это совсем другое дело. С грибами я дружу.

Излучая плакатное обаяние, он был угодливо-предупредителен. То ли из чувства вины, что оплошал с заказом, то ли по долгу службы. Так или иначе, его обходительность доставляла удовольствие Кате, изнемогавшей от одиночества и жажды признания своих вновьобретенных достоинств.

– Ты работаешь здесь каждый день, Жан? – спросила она, когда он ставил перед ней пиалу с грибным супом. Имя официанта было крупно отпечатано на карточке, прикрепленной к его груди.

– Через день, mademoiselle.

– Значит, завтра ты свободен. А если я попрошу тебя оказать мне, не входящие в твои обязанности, услугу?

– Я весь внимание, mademoiselle.

– Понимаешь, я проездом в Париже и никого здесь не знаю. Не мог бы ты на завтрашний день стать моим гидом?

Замешкавшись совсем ненадолго, официант широко улыбнулся:

– С превеликой радостью, mademoiselle. Провести день в вашем обществе большая честь для меня.

Ей очень хотелось попросить его повторить последнюю фразу, но она лишь сказала сдержанно.

– Отлично. Я остановилась в 301 номере. Позвони мне прямо с утра.

– Непременно, mademoiselle.

– Меня зовут Кэтрин. Кэтрин Григ.

– Я запомню.

Он снова улыбнулся ей и, собрав пустую посуду, понес ее на кухню.

Не дожидаясь счета, Катя оставила на столе деньги и вышла из ресторана, «забыв» на спинке стула свой жакет. Вернувшись в номер, она приняла душ и, облачившись в атласный халатик, подошла к окну. Затаившийся по ту сторону двойного стекла Париж призывно подмигивал ей огнями и неоновым хаосом реклам. Обжигающе горячий, как жаренные каштаны, город манил ее своей таинственной ночной жизнью, что кипела в его, скрытых от глаз, подвальчиках, в кабаре, кабаках, ночных клубах и притонах, куда ей не было доступа, но куда жуть как хотелось проникнуть. Странное, неведомое ранее чувство вседозволенности овладевало ею, опьяняя и будоража. Наверное вот так же чувствует себя выпущенный на волю заключенный, проведший полжизни в одиночной камере, думала она. Ей хотелось оголтело и безрассудно бросаться в любые развлечения и удовольствия, наверстывая упущенное. А вместо этого она стоит одна в красиво меблированном номере из четырех, обтянутых шелком стен и уныло смотрит на Жизнь, отгороженную от нее оконным стеклом. Так что же изменилось? Неужто в очередной раз она стала жертвой самообмана?

В дверь тихонько, неуверенно постучали. Катя встрепенулась и, заставив себя не спешить, открыла. Перед ней стоял официант с ее жакетом в руках и смущенно улыбался.

– Вы забыли это, mademoiselle, в ресторане. И я рискнул… – Он протянул ей жакет.

– Очень мило с твоей стороны, Жан. – Брось его на кресло.

Он неуверенно шагнул в комнату. Она закрыла дверь, выжидательно глядя ему в спину.

– Твоя смена кончилась? – поинтересовалась Катя, стараясь побороть нервозность и чувство неловкости. Она знала, чего хочет, но не знала, как следует себя вести в подобной ситуации, как создать естественность и непринужденность, которая раскрепостила бы не только ее, но и его. Ведь если над нею все еще довлел комплекс не просто дурнушки, а еще и дурнушки советского разлива, то над ним, наверняка – комплекс официанта.

– Oui, mademoiselle…

– Забыл мое имя?

– Oui, Katherine.

– Хочешь выпить со мной? Составь компанию. Сегодня мне особенно грустно и одиноко.

– Oh, due non, mademu… Katherine! Такая девушка, как вы, не может, не должна быть одна! – Он больше не сомневался в намерениях скучающей путешественницы и в том, что жакет был забыт ею не случайно. Это придало ему уверенности в себе. – Вы позволите мне поухаживать за вами? – Жан сам открыл небольшой бар-холодильник, имевшийся в номере, и выжидательно посмотрел на Катю: – Что предпочитаете?

– Бренди, – наугад сказала она, усаживаясь на диван и закидывая ногу на ногу.

Он налил ей бренди, а себе плеснул виски и, держа оба бокала в руках, лакейски склонился перед нею. Залпом осушив свой бокал, Катя потребовала повторения. После третьего, основательно с непривычки захмелев, она сказала:

– И долго ты намерен бегать между мной и баром?

– Укажите мне мое место, и я в миг там окажусь, – ответствовал расхрабрившийся официант.

– Место мужчины у ног женщины, – брякнула Катя, слушая себя и не веря, что это она.

Не успела она докончить фразу, как Жан уже сидел на ковре перед диваном и, улыбаясь, выжидательно смотрел на нее снизу вверх. Его лицо было совсем близко. Она заставила себя протянуть руку и погладить его по щеке. В ответ он поцеловал ее колено.

Все внутренние и внешние заслоны были преодолены. Катя не сразу осознала, что он раздевает ее – осторожно и не слишком уверенно, не исключая, видимо, возможности, что в любой момент может получить по рукам и быть изгнанным. Но ни того, ни другого Катя не сделала. Чувствуя приятное головокружение, она откинулась навзничь и прикрыла глаза. А он уже устроился рядом с ней на диване, покрывая поцелуями ее тело. Жан добросовестно «работал», исполняя то что от него ждали. Поскольку диван не слишком подходил для этой цели, он на руках перенес ее в спальню.

Случайный парижский официант преподал Кате урок изысканной, детально продуманной «любви» со всем набором предварительных и последующих ласк. Но она ни на минуту не потеряла контроль над собой. Она наблюдала за всем, что с ней происходило, как бы со стороны, желая удостовериться, что действительно может нравиться мужчине, что тело ее с искусственно округленными формами, наконец, представляет из себя какую-то ценность. А главное, что оно воспринимается как ее собственное тело.

Позже, когда все это свершилось, Катю позабавила озадаченность, застывшая на лице Жана.

– Что-нибудь не так, ma petit?

– Оh, la-la! – воскликнул «детка». – Неужто мне выпала честь лишить тебя невинности?!

– Пусть тебя это не тревожит, – успокоила его Катя. И по-русски добавила: – Это всего лишь еще одна – последняя – из запланированных мною операций.

Достав из чемодана цифровую фотокамеру, купленную накануне, она изъявила желание сфотографировать своего первого любовника – еще тепленьким, в постели.

– Продавец сказал, что это One touch камера. Всего одно нажатие кнопочки, и никаких хлопот. Я хочу испробовать ее на тебе, Жан, если не возражаешь.