Катя откинула назад волосы – таким величественным жестом и с таким торжествующим видом, будто это были не волосы, а театральный занавес. За месяцы, проведенные в клинике, она щупала свои уши, навер-ное, сотни, если не тысячи раз. Даже просыпаясь среди ночи, тянула руку к голове, чтобы еще и еще раз удостовериться, что это не сон. Уши ее больше не торчали в разные стороны, как ручки у сахарницы. Теперь они скромно лежали параллельно вискам, почти касаясь черепа. Можно было безбоязненно открывать их, украшать экстравагантными серьгами делать любые прически.

Ее губы стали полнее, обретя недостававшую им чувственность. А зубам, полностью замененным, теперь вполне можно было присвоить банальное сравнение с жемчужным ожерельем. Катя широко улыбнулась своему отражению, сверкнув искусственной белизной безукоризненно ровных зубов. «Нужно будет ежедневно тренироваться перед зеркалом, – решила она. – Улыбке, как и многому другому, придется учиться заново.»

Взгляд ее соскользнул с лица и отправился в обзор по телу. Плечи и шея, к счастью, изначально не нуждались в реконструкции, которую вряд ли можно было бы и осуществить. Зато ниже! Не существовало больше убожества, лишь условно называемого грудью. Сияя от удовольствия, Катя нежно погладила шикарный бюст – самое ценное свое приобретение. В меру полный, упругий и высокий, он не нуждался в искусственной поддержке. Привыкнув стыдиться своего безгрудья, она не могла поверить, что новым бюстом можно гордиться, умело демонстрировать его как приманку, как изысканное деликатесное блюдо. Жаль, не удалось уговорить хирурга удалить пару родимых пятен – одно на животе, другое – ромбовидное – на груди. Хирург убедил ее, что их лучше не трогать во избежании возможных перерождений.

По меткому определению безжалостных одноклассников, прежняя фигура ее и впрямь походила на гладильную доску или лыжу. Плечи, бедра, талия – всё одной ширины, если смотреть в фас, и всё плоское при обзоре сбоку. Но умело добавленные силиконовые выпуклости округлили ее формы, придав им недостающую женственность, и выделили талию. Катя до изнеможения вертелась перед зеркалом и не могла заставить себя поверить, что видит собственное отражение, что это юное создание и она – один и тот же человек.

Она отошла, наконец, от зеркала. Мысли ее мгновенно разбежались сразу в нескольких направлениях – ее подстегивало неоплаченными долгами прошлое, ее будоражило и волновало будущее и ей хотелось просто наслаждаться жизнью, каждым днем, каждым мигом, жизнью, которую она заставила-таки улыбнуться ей. А стоило Кате уйти в свои мысли, отвлечься, как она тут же становилась прежней.

Облачившись в розовый атласный пеньюар, купленный накануне, она забилась по-привычке в уголок дивана, сложившись как перочинный ножик. Но ощутив упругое сопротивление, не позволявшее как прежде прижать колени к грудной клетке, улыбнулась и приняла свободную, даже можно сказать картинную позу. Ей о стольком предстояло подумать. Завершен первый, самый сложный этап ее безумной затеи. Неказистая уродина, с которой она от рождения привыкла себя отождествлять, исчезла навсегда. Ей придется изменить не только походку, манеры и тому подобное, но и образ мыслей. Ей придется менять свою психологию, самоощущение, отношение к вещам и к людям, к своему месту в жизни, что было совсем не просто.

Катя прекрасно отдавала себе отчет, что для достижения своей цели ей пришлось пойти на открытое преступление, похитив у босса крупную сумму денег. И хотя сам Ломов, жонглировавший сегодня миллионами долларов, приобрел свое состояние весьма сомнительным путем, пускал в ход авантюры и махинации, он конечно же не проглотит столь наглого предательства своего «супернадежного биоробота». Наверняка его люди давно уже сбиваются с ног в поисках утерянного следа, в поисках похищенных денег. Такие штучки никому и никогда не прощают. За такое расплачиваются, как правило, жизнью. Да только как им дотянуться до нее, если зовут ее теперь Katrine Grig и грудь у нее увеличилась сразу на три размера.

Затянувшись сигаретой, Катя продумывала ходы и варианты, призванные оградить ее от всякого рода случайностей. Допустим, Ломову удастся вычислить, что она в Париже, удастся выйти на Клинику, в которой она лежала, и даже на человека, снабдившего ее новыми документами. Что тогда? Вся ее конспирация летит к чертям собачьим? На этот случай Катя запаслась координатами еще одного специалиста по фальшивым паспортам, проживающего в Брюсселе.

Ощущение пустоты в животе заставило Катю вернуться к дню сегодняшнему. Она оделась, привела себя в порядок и направилась по длинному коридору к лифту, отметив попутно, что идет так, как привыкла ходить – семенящей походкой, сутулясь и наклонив вперед голову, чтоб не привлекать к себе внимания. «Ты мне это брось! – прикрикнула она на себя. – Изволь отныне ходить не как уродина Катя, а как красавица Кэтрин.» Вспомнив уроки, полученные в клинике, она распрямила плечи, откунула назад голову и пошла размашесто-независимым шагом, выбрасывая вперед длинные ноги. Но осталась собой недовольна. Легкости изящества и естественности ей явно недоставало.

Зарезервировав у администратора отеля один билет на поезд до Брюсселя, она решила сделать первый выход «в свет». Зал ресторана был почти пуст. Две-три пары и небольшая группа пожилых мужчин занимали всего несколько столов. Следуя за метрдотелем, Катя из-под приспущенных ресниц наблюдала за их реакцией на ее появление. Ведь она сейчас совершала, так сказать, свой первый выход в свет в новом качестве. К ее огромному разочарованию, сидевшие лишь рассеянно скользнули по ней взглядом, не прерывая ни беседы, ни процесса поглощения пищи.

«Это еще ни о чем не говорит, – попыталась успокоить себя Катя. – Мир полнится привлекательными женскими особями. И представителям противоположного пола совсем не обязательно пялиться или бросаться на каждую.»

Сев за столик, Катя внешне погрузилась в изучение меню. На самом же деле она не видела там ни строчки. Ей хотелось вскочить на стол и завопить: «Да взгляните же на меня, черт вас подери! Заметьте меня! Ведь я так старалась. Ради этого момента я прошла через столько мучений – физических и моральных. Неужели ничто для вас во мне не изменилось? Не будьте такими равнодушными и жестокими. Мне многого от вас не нужно. Лишь один восхищенный или хотя бы заинтересованный взгляд…»

– Вы готовы, mademoiselle? – склонился над ней симпатичный, хорошо вышколенный официант.

Катя взглянула на него с радостной благодарностью. Он назвал ее «мадемуазель». Вот оно – первое признание ее победы! Официант был высокий и стройный, кареглазый, с набреалиненными темно-каштановыми волосами и тонкими губами. Чем-то он немного смахивал на манекен. Возможно – своей лакированной прилизанностью.

– Нет, mosieur, не готова, – тоном светской дамы отозвалась она. – Накормите меня по своему вкусу и усмотрению. Но только чтобы это была настоящая cuisine francaise. – Ей хотелось показать, что она знает толк во французской кухне.

Понимающе кивнув, он растянул в улыбке сразу обезгубившийся рот и удалился, довольно надолго оставив ее одну за пустым столом. Но Катя не скучала. Она снова погрузилась в свои мысли. Наконец официант вернулся с никелированным подносом на ладони и принялся расставлять перед ней закуски – в основном разных сортов сыры, аппетитные румяные булочки, пару салатов и пиалу со знаменитым не только во Франции луковым супом. Катя с детства не переносила лук ни в каком виде, и уж тем более не в виде «борща», заправленного одной луковой стружкой. Ее начинало мутить от одного его запаха и вида.