Александра старалась говорить с максимальной осторожностью, чтобы ее речь не выглядела обвинением в адрес Штромма. Но Ольга уже напряглась. Ее глаза сузились в две темные щели, губы сжались. Она явно готовилась отразить удар.

— Что касается этого каталога… — Александра слегка взмахнула брошюрой. — Я бы сказала, что он больше путает покупателя, чем завлекает. Он не систематизирован ни по одному признаку — материал, время, страна… Сами описания выполнены небрежно. Фотографий мало, они любительские. Здесь нужны были профессиональный фотограф и редактор, не понимаю, почему их не взяли, хотя бы в этом аукционном доме. Здесь оказывают весь пакет услуг.

— У дяди ни на что не было времени, — холодно ответила Ольга. — Я его очень торопила.

— Я понимаю… И ни в коем случае не хочу сказать, что ваш дядя… Что Эдгар Штромм в чем-то виноват. Но…

— Да он вообще против аукциона, вы же знаете, — отрезала Ольга. — Я думаю, он и уехал потому, что не захотел всего этого видеть. А мне срочно нужны деньги! Срочно! Почему я должна думать о других, все время о других?! А кто будет думать обо мне?!

Ее голос неожиданно сорвался, на щеках и на шее выступили красные пятна. Александра испугалась, что клиентка закатит истерику.

— Тише, прошу вас, уже смотрят… — пробормотала она. В самом деле на них оглядывались. Александра поймала заинтересованный, пристальный взгляд Алешиной. Из другого угла зала на них внимательно смотрела Бойко.

— Мне все равно, за сколько продадут вещи, пусть только продадут, чтобы я никогда больше их не видела! — Ольга понизила голос, но по-прежнему говорила лихорадочно, спотыкаясь о слова. Она покраснела и тяжело дышала, пытаясь справиться с волнением.

Тем временем был объявлен следующий лот. Продавалось роскошное, многорядное старинное ожерелье из баламутов — крупных перламутровых бусин, вырезанных из жемчужной раковины. Перламутр редкого табачного оттенка был необыкновенно эффектен. Александра ожидала, что торги оживятся, но просчиталась. Марина Алешина, до сей поры державшаяся спокойно, резко повернула голову и что-то сказала отиравшемуся рядом молодому человеку. Тот подошел к аукционисту. Торги приостановились, толком не начавшись. Молодой человек негромко, внушительно что-то говорил, аукционист, нахмурившись с озадаченным видом, слушал. Потом взмахнул молоточком, словно отмечая все доводы противника, и отвернулся к публике:

— Итак, старинные испанские баламуты, предположительная датировка — начало девятнадцатого века, вес изделия, внимание, — девятьсот двадцать грамм!

— Подделка! — громко выкрикнула Алешина, не смущаясь тем, что нарушает ход торгов — это было строго запрещено правилами аукциона.

В публике зашумели. Игорь остановился с поднятым молоточком, его подвижное лицо внезапно заблестело от выступившей испарины.

— Простите? — хрипло переспросил он.

— Я знаю эти якобы баламуты, это современная тайская подделка, перламутровый слой, зафиксированный на желатине! Бусы стеклянные! — так же громко и авторитетно продолжала Алешина в наступившей тишине. — Они не проходили экспертизу! Распилите хотя бы одну бусину, и вы все увидите сами!

Аукционист, онемев от изумления, зачем-то листал каталог. Александра встала, чувствуя десятки устремленных на себя взглядов. Ольга, напротив, съежилась, забившись в угол кресла. У художницы слегка кружилась голова, и, когда она шла к сцене, пол ощутимо пошатывался под ногами. «Будет славный номер, если я упаду в обморок!»

— Согласно условиям своего контракта с заказчиком, я должна снять лот с аукциона. На него пытаются сбить цену, — негромко сказала она, обращаясь к Игорю. Вместе с тем Александра понимала — ее слышат все, такая тишина вдруг установилась в зале.

— Заказчик или его законный представитель может в любой момент по своему усмотрению снимать любой лот с аукциона, — с явным облегчением ответил Игорь. И громко возвестил: — Лот снимается. Торг на него закрыт.

За спиной Александры послышался рокот голосов. Она старалась не анализировать услышанное, ей достаточно было общей интонации — насмешливой, враждебной. Художница увидела рядом со сценой свободное кресло и присела в него, решив держаться начеку. Она понимала — то, ради чего ее наняли, началось.

И не ошиблась. С этого момента аукцион, сперва казавшийся не слишком успешным, стал провальным. Лоты уторговывались один за другим, независимо от содержания. Цены не повышались или повышались крайне незначительно, ценой неимоверных усилий аукциониста. Игорь из кожи вон лез, в его дежурном веселом взгляде нет-нет да и мелькала паника. Александра сидела с каменным лицом, словно происходящее ее не касалось. Голос Алешиной за спиной звучал, как ей казалось, безостановочно, хотя «звезда» высказывалась резко и кратко. Пришлось снять с торгов еще два лота — чудесный туалетный набор из черепахового панциря в серебряном окладе, датированный серединой девятнадцатого века, и визитницу из резного перла-мутра.

К художнице неслышно подошла Бойко и, склонившись над креслом, шепнула:

— Как бы торги не ушли в минус. Еще придется заплатить аукционному дому, страховщикам, да еще твой гонорар…

— Не твоя печаль, Лиза, — Александра ответила резко и грубовато, против своего обыкновения. Обычно она старалась не выказывать чувств, когда общалась с коллегами.

— Не моя, конечно, — охотно согласилась та. — Просто жаль смотреть на это безобразие. Остановила бы ты аукцион вообще, а? Потом разобьете коллекцию на части, отлично продадите на разных площадках. К таким акциям нужно готовиться серьезно. А вы будто мусор самосвалом вывозите, навалили кучу и продаете за три копейки.

— Владелец желает продать все сразу, это его дело.

— Глупо! — после паузы заметила Бойко. — Я могу привести вам покупателей прямо на дом, хоть сегодня, они возьмут вещи за хорошую цену, вопросов не будут задавать. И сама кое-что с удовольствием куплю. Донеси эту информацию до Ольги, а? Тебе причитается законный процент.

— Лиза, меня наняли для конкретной задачи и не просили искать каких-то других покупателей. — Александра с трудом сдерживалась, чтобы не повысить голос. К ним прислушивались, она чувствовала это спиной. — Давай не будем проявлять ненужной инициативы.

Бойко еще с минуту постояла рядом, словно что-то обдумывая, затем повторила:

— Глупо. Ну, не забывай, я предложила.

И отошла в сторону. Больше к Александре никто не приближался. Словно кто-то обвел кресло, в котором она сидела, невидимой чертой, которую запрещено было переступать. Но голосов, звучащих за спиной, эта черта сдержать не могла. Художница против воли прислушивалась и приходила в ужас от того, что слышала.

Основная тема оставалась неизменной — подвергалась сомнению подлинность большинства лотов. Марина Алешина настаивала на том, что под шумок продаются вещи, вообще не имеющие отношения к коллекции покойного Исхакова.

— А кто ее видел целиком, эту знаменитую коллекцию? — ее густой ироничный голос звучал, казалось, прямо за спиной Александры, хотя они сидели в нескольких метрах друг от друга. — Никто ничего о ней не знает. Одни слухи. Даже каталога не было никогда. Под соусом полной ликвидации много чего можно провернуть…