Другая картина вырисовывается из шифрпереписки Александровского, который подробно беседовал с Файфром после его возвращения в Прагу. Чех был озадачен и расстроен тем приемом, который ему оказали в Москве. Процитируем телеграмму полпредства, пришедшую в Москву 13 сентября:

Приходил начальник военной авиации генерал Файфр. Рассказывая о своем пребывании в Москве, он очень осторожно, но достаточно определенно выражал неудовлетворенность результатом, поскольку имел возможность говорить о своих планах, но не получил никакого ответа с советской стороны. Он выражал непонимание того, почему нельзя делать практических шагов для подготовки сотрудничества авиаций, если даже политически этот вопрос не решен. В его представлении в худшем случае работы, которые проводились бы для этой цели, остались бы в пользу каждой авиации, если уж практически не будет достигнуто соглашение. Он отказывался понимать, почему такая «чехословацкая практика» должна зависеть от предварительных общих заявлений Франции. Францию нужно заставить сесть с нами за стол и говорить, но тем временем можно подготовлять аэродромы и другие практические вещи. Еще большее неудовольствие существует у начальника артиллерии генерала Нетика. Тот прямо жалуется, что его держали на даче, поили водкой, но ничего не показывали и ничего не сказали. Аналогичные жалобы вслед за Нетиком высказывал торгпреду Гендину директор шкодовских заводов Громадко[16], настроение которого также значительно понизилось. Файфр выдвигает предложение, чтобы в Прагу приехало то лицо, которое в Москве намечается командующим советскими силами в Чехословакии и изучило вопросы на месте. Если правительства «не дождутся единогласия и тройного сотрудничества», то такое лицо может вернуться и никакого обязательства для СССР не проистечет. Думаю, что это последняя личная инициатива Файфра, который несколько нервничает{126}.

Александровский писал четко и прямо, хотя, возможно, другой полпред на его месте поостерегся бы сообщать центру то, что там однозначно придется не по вкусу. Но полпред душой болел за советско-чехословацкое сотрудничество и переживал при мысли о том, что в Москве настроены не столь решительно. Последняя фраза, внешне спокойная и взвешенная (о том, что Файфр «несколько нервничает» и это его «последняя инициатива»), должна была донести до советских руководителей эмоциональное напряжение, которое испытывали чехословаки. Конечно, они побаивались идти наперекор Лондону и Парижу. Чтобы пойти на такой риск, требовались твердые гарантии со стороны Москвы, которых та никак не давала.

В начале сентября Файфр и другие представители чехословацкого военного командования не раз передавали через Александровского просьбу о направлении в Прагу «командующего советскими силами в Чехословакии с его штабом» или «советскую военную миссию во главе с генералом»{127}. Другими словами, речь шла о прибытии высокопоставленного офицера, который взялся бы за проведение оборонных мероприятий. Москва не решилась на подобный шаг.

Сюжет с миссией Файфра и других чехословацких военных, побывавших в Москве, затрагивал Фирлингер в беседах с первым заместителем наркома иностранных дел Потемкиным 9 и 19 сентября. Посол не скрывал, что у гостей из Праги остался крайне неприятный осадок от визита, причем не только из-за отсутствия конкретных результатов.

Из отчета Потемкина о беседе 9 сентября 1938 года:

…Фирлингер явился ко мне сегодня, чтобы в порядке неофициальном пожаловаться на прием, оказанный у нас военным специалистам, прибывшим в последнее время в СССР из Чехословакии с особыми поручениями.

Фирлингер ссылался на следующие факты:

1. Генералы Шара и Нетик, якобы, были весьма сухо приняты т. Шапошниковым[17]. При отъезде их из Москвы вместе с представителем «Шкоды» Громадко их личные вещи подверглись на московском аэродроме самому тщательному досмотру. Обыскивались карманы запасного обмундирования, находившегося в их чемоданах. Прочитывалась их семейная переписка. Отправление самолета было задержано почти на полчаса, вследствие того что у Громадко оказалось 2000 долларов, необходимых ему для оплаты специального самолета, ожидавшего его в Амстердаме. Фирлингер утверждает, что по прибытию в Москву Громадко намеревался было заявить на таможне о наличии у него этих денег, однако, встречавшие его товарищи из НКО[18] посоветовали ему не задерживаться из-за этой формальности.

2. Чехословацкие офицеры-артиллеристы, прибывшие в СССР через Румынию с орудиями и снарядами, упакованными с особыми предосторожностями и находившимися под пломбами, по приезде в Ленинград были поселены в условиях строгой изоляции, под наблюдением многочисленной охраны. Груз, который они сопровождали, был взят от них и отправлен куда-то отдельно. Когда затем они прибыли на полигон, ими было установлено, что с орудий и снарядов сняты пломбы и что секретнейшие детали были уже сфотографированы.

3. Начальник ВВС Чехословакии Файфр, прибывший в СССР в экстренном порядке для обсуждения некоторых практических вопросов, уехал обратно, якобы, разочарованным. По заявлению Фирлингера разговор Файфра с т. Шапошниковым носил формальный характер и не дал ничего конкретного.

Фирлингер утверждает, что приведенные им факты истолкованы в Праге как доказательство нашего нежелания оказать Чехословакии какую бы то ни было практическую поддержку в переживаемый ею критический момент.

Я выразил удивление по поводу того, что Фирлингер с таким опозданием сообщает нам вышеприведенные факты. Я добавил, что ответ, данный нами на официальный запрос французского правительства о возможностях помощи Чехословакии со стороны СССР, совершенно достаточен для того, чтобы рассеять клевету относительно позиции СССР в чехословацком вопросе…{128}

Из отчета о беседе 19 сентября:

…Фирлингер просил у меня позволения поставить мне не политический, а, как он выразился, «технический вопрос». Генерал Файфр, имевший в Москве беседу с т. т. Шапошниковым и Локтионовым[19], просит посла осведомиться – предприняты ли какие-нибудь практические меры для обеспечения эвентуального перелета советских воздушных сил между известным пунктом в СССР и таким же пунктом в Чехословакии?

Я ответил Фирлингеру, что лишен возможности ответить на его вопрос. Содержание разговоров генерала Файфра с представителями нашего Генштаба мне неизвестно…{129}

По всей видимости, в Москве с самого начала не горели желанием принимать Файфра и отругали полпреда за то, что он санкционировал приезд чехословацкого генерала, не дождавшись окончательной отмашки из центра. «Вы, не дожидаясь нашего ответа, сообщили, что Файфр уже выехал на Варшаву-Ригу», – отчитывал Молотов Александровского и добавлял: «Считаем нужным указать, что мы по-прежнему стоим на позиции необходимости участия в переговорах и представителя Франции»{130}. Итак, снова все упиралось в готовность Франции оказать помощь. Точнее, в неготовность.

Александровский, вызывая раздражение начальства (ему еще припомнят это чрезмерное рвение), практически ежедневно сообщал о настроениях чехословаков, которые надеялись на советскую помощь как на единственное спасение, но уже начинали догадываться: СССР не пойдет на конфликт с ведущими западными державами ради независимости маленькой республики. Из телеграммы 15 сентября: «В широких массах чехословацкого народа существует непоколебимое убеждение в том, что СССР не оставит народных масс на произвол озверевшего гитлеровского фашизма и окажет помощь при всех условиях и независимо от формальных возможностей и препятствий. Разочарование в этом направлении имело бы катастрофические последствия не только в смысле боеспособности масс, но и в смысле отношения рабочего класса и всех трудящихся к СССР»{131}.

В этих