– Какие птичьи следы, да ты ополоумела?! – возмутилась тетка Лукерья. – Там были следы сапожков моего Демьянушки! Живого моего сыночка!

«Может, я чего-то не заметила?» – усомнилась Ольгушка и спорить не стала, только спросила:

– Но отчего же сын твой, если под окошком ходил, в дом не зашел? Чего испугался?

– Не чего, а кого! – процедила тетка Лукерья. – Тебя, злыдни! Испугался, что ты изведешь его так же, как мать твоя некогда его извести хотела!

– Так значит, тетенька, ты ночью сама к нему в лес бегала? – догадалась Ольгушка.

– А ты откуда знаешь?! – насторожилась тетка Лукерья.

– Видела в окошко, как ты за околицу ринулась, – призналась Ольгушка, не решившись, впрочем, рассказать о том, что следила за попадьей. – Но скажи, тетенька, встретились ли ты со своим сыном?

– Да! – торжествующе выкрикнула тетка Лукерья и бессильно откинулась на спину. На лице ее играла счастливая улыбка. – Да, я его видела! Только обнять его мне не удалось, потому что вдруг выметнулось из чащи какое-то чудище и на меня набросилось, изодрало меня когтищами, сама видишь как… насилу я от него отбилась, насилу убежала, насилу из чащи выбралась и до дому добрела, истекая кровью.

– Так что же за тебя сыночек твой не заступился? – пробормотала недоумевающе Ольгушка. – Отчего он тебя домой не привел?

– Да он… да я… да что… – растерянно забормотала тетка Лукерья, отводя глаза, словно ответа не ведала, и вдруг взгляд ее упал на дверь, лицо озарилось радостью, и она воскликнула: – Вот он! Пришел! Вот сыночек мой, смотри! Пришел ко мне!

Ольгушка почувствовала, как понесло по комнате ледяным ветром, повернула голову и увидела, что на пороге стоит какой-то человек, и был он самым красивым из всех, которых она видела в жизни.

Ах, какими же яркими были его зеленые глаза, как они сияли! Черные брови сходились на переносице, оттеняя бледность лица, лишенного румянца. Зато губы были яркими, алыми, что у девицы. Черные волосы волнами спускались на широкие плечи. Одет он был во что-то зеленое, шубу, что ли, да в черные сапоги, но ни одежду, ни обувь его разглядывать Ольгушке было некогда, потому что глаза ее как приковались к лицу красавца, так и не могли от него оторваться.

– Демьянушка мой! – снова воскликнула тетка Лукерья. – Сыночек родименький! Как же хорошо, что ты пришел, чтобы принять мое последнее благословение да закрыть мне глаза! Умру я счастливой, потому что ты будешь со мной в мои последние мгновения! Подойди ко мне, склони колени, я тебя благословлю!

Она воздела руку для крестного знамения, однако Демьянушка отшатнулся с таким ужасом на лице, что его красивые черты на миг показались уродливыми. Ольгушка так испугалась этого мгновенного преображения, что на всякий случай быстро перекрестилась, – и вдруг красавца словно какой-то неведомой силой отбросило к стене! Он не удержался на ногах, упал… ноги его мелькнули в воздухе, и Ольгушка глазам не поверила, увидев, что на ногах его не сапожки черные, а… птичьи лапы троепалые размером в человечью стопу! Птичьими лапами ноги его заканчивались!

«Значит, это его следы я под окном видела! – смекнула Ольгушка. – А бедной тетушке померещилось, что это следы сапог ее Демьянушки! От тоски по сыну померещилось!»

– Ничего ей не померещилось, – огрызнулся пришелец, поднимаясь, и Ольгушка только сейчас разглядела, будто одеяние его диковинное – это никакая не шуба, а длинная зеленая шерсть, которая клочьями спускалась с его тела. – Это она тебе так сказала… о да, знаю я, что много чего она тебе наговорила, а ты и уши развесила! Нашла кого слушать! Нашла кого жалеть! Нашла бедную тетушку! Ты вот меня выслушай! Я тебе всю правду открою!

– Демьянушка, родненький! – зарыдала тетка Лукерья. – Нет! Смилуйся надо мной! Пощади меня! Не говори ничего! Я ведь ради тебя, только тебя ради… Демьян, смилуйся!

– Не зови меня этим глупым именем! – взревел незнакомец. – Имя мое – Демон! Не Демьян, а Демон! Ты волю мою не исполнила, эту девку со свету не сжила – а теперь я хочу, чтобы она всю правду о тебе услышала. Видно, мало ей известия о том, что ты ее отца с матерью убила. Она еще и жалеет тебя, неразумная! Пусть же откроется ей та ложь, которую ты скрывала, пусть она возненавидит тебя так же, как ты ее ненавидела. И если после этого не придушит она тебя своими собственными руками, не даст волю своей злобе, я убью и ее, и тебя. Слушай же!

Случилось это, когда Лукерья Митяхина была совсем молоденькая – едва ли исполнилось ей семнадцать…

* * *

– …Семенов. Мужчина восьмидесяти лет, острый коронарный синдром, болевые ощущения купированы, отказался от госпитализации.

– Урень. Одна женщина с нарушением мозгового кровообращения, в коме, в реанимации в центре интенсивной терапии. Еще мужчина… позднее обращение…

– Оль, ну ты как?

Она открыла глаза.

Высокий белый потолок, светло. Нет липких сумерек… нет Игоря!

Над Ольгой склонялся Кирилл Поликанов – старинный друг.

– А ты откуда здесь взялся? – растерянно спросила Ольга.

– Я здесь работаю, ты забыла? – не менее растерянно ответил Кирилл.

– Ты что, на «Скорую» перешел?

– Нет, я по-прежнему в центральной реанимации.

– А я что здесь делаю?!

Ольга огляделась. Да ведь это один из двух реанимационных залов Центральной больницы!

Просторное помещение, шесть кроватей, между ними аппараты искусственной вентиляции легких, наркозно-дыхательные аппараты, инфузоматы (они же инфузионные насосы): помпы для дозированного введения препаратов, – тут же привычные и обычные штативы для капельниц, дефибрилляторы, прикроватные мониторы пациента, которые фиксируют частоту сердечных сокращений, сердечный ритм, артериальное давление, частоту дыхания, уровень кислорода и углекислого газа в крови, температуру тела и еще множество показателей, необходимых для неусыпного наблюдения над состоянием здоровья пациентов. Сестринский пост у двери, но еще не меньше шести человек персонала – врачи, медсестры, санитарки, лаборанты – около кроватей. Особая сосредоточенность персонала – непременный признак реанимации.

– Мне мерещится, что ли?! – пролепетала Ольга. – Или это провал в прошлое? Я же тут полгода назад была!

– Ну вот, видимо, понравилось, решила вернуться, – осторожно погладил ее запястье Кирилл.

– А если серьезно? – отдернула руку Ольга. – Погоди… я вспоминаю… мне стало плохо в нашей «Скорой», да?

– Вспомнила! – обрадовался Кирилл. – Умница. С твоим недавним сотрясением такие удары неполезны. Да еще дефибрилляцию имела счастье перенести!

– Да, имела я такое счастье, повезло нереально, – пробормотала Ольга. – Слушай, а почему у вас так громко связь работает?

– Какая связь? – озадачился Кирилл.

– Ну, когда ежеутреннюю обязательную дистанционную конференцию реаниматологов и анестезиологов проводите. Вот слышишь? – И она повторила слова, только что прозвучавшие на весь реанимационный зал: – «Шахунья. Направленный вами пациент поступил, доехал благополучно…»