– Простите меня за неосторожность, – извинилась она. – Я подражала другим, а мне не следовало…

– Конечно, не следовало. Это действительно рискованно – медведи ведут себя непредсказуемо. А люди все время делают такие глупости. Если произойдет хотя бы один несчастный случай, мы запретим проезд на машинах в заказнике. И это будет действительно обидно.

– А вы исхóдите из принципа, что все посетители не соблюдают правила?

– Нет, я предпочитаю доверять людям, полагаться на их здравый смысл, хотя и знаю, что неправ. Как бы то ни было, эта прогулка – одно из главных развлечений нашего зоопарка, и я хотел бы ее сохранить. К счастью, медведь от природы не агрессивен, особенно если его хорошо кормить, что в данном случае и соблюдается.

Лоренцо говорил с Сесиль вежливо, но не проявляя к ней ни малейшего интереса, и она терялась, чувствуя себя уязвленной.

– Я знаю, что вы очень заняты, – сказала она. – Спасибо, что уделили мне время, но, если у вас найдется для меня еще несколько минут, я бы хотела обсудить все это с вами.

– Что именно?

– Ну… то, что я сегодня увидела, и то, что могла бы вам подсказать.

– Но вы же здесь не с официальным визитом? Меня, во всяком случае, об этом не известили.

– Нет-нет, я приехала как частное лицо. Просто на совещании меня крайне заинтересовал доклад вашего советника… то есть вашего брата, и я, конечно, поддержу ваш проект, когда его будет рассматривать комиссия. Просто мне нужна еще кое-какая дополнительная информация.

Сесиль не хотела, чтобы Лоренцо расценил ее слова как давление на него, и сопроводила их сердечной, искренней улыбкой. Однако он отреагировал не так, как она надеялась.

– Это невозможно. У меня слишком много работы, я и так уже опаздываю. Но зато вы можете ходить всюду, где захочется, и беседовать со смотрителями, они ответят на все ваши вопросы.

Сесиль почувствовала разочарование, но поняла, что настаивать бесполезно. Лоренцо кивком попрощался с ней и торопливо пошел прочь, как вдруг увидел идущую навстречу Жюли.

– Тебя срочно вызывают в слоновник, – объявила она.

– Ты могла бы сообщить мне это по рации.

– Не хотела прерывать твой разговор с девушкой. Какая красотка!

И Жюли рассмеялась: ее явно обрадовало то, что она увидела.

– Нравится она тебе?

– Сесиль работает в региональном совете, – пробормотал он, – а я не желаю смешивать личные и деловые отношения.

– О, не стоит преувеличивать! Она рядовая чиновница, насколько я понимаю, и не имеет права голоса. Но если в чем-то и поможет, тем лучше, ты этого заслуживаешь.

Говоря это, Жюли машинально положила руку на живот. И хотя ее беременность измерялась всего несколькими неделями, она постоянно делала это, словно старалась убедиться, что и впрямь ждет ребенка; Лоренцо этот жест потряс.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты влюбился… – добавила она.

– Зачем?

Она устремила на него долгий взгляд и ответила:

– Чтобы увидеть тебя счастливым.

* * *

Поскольку Лоренцо не всегда успевал побриться утром в особенно напряженные дни, его лицо украшала трехдневная щетина, наводившая на подозрение, что он следует моде; но Жюли знала, что это не так. Лоренцо не заботился о своей внешности и, казалось, даже не сознавал, до какой степени он привлекателен. Когда они были студентами, Жюли со смехом величала его «самым красивым брюнетом Мезон-Альфора», и он смеялся вместе с ней, как над хорошей шуткой.

Их разговор прервал сигнал рации, и Лоренцо ответил, что скоро будет на месте.

– Я иду с тобой, – решила Жюли; сегодня она чувствовала себя превосходно.

Тошнота ее больше не мучила, и Марк уже гораздо реже надоедал ненужными советами. Сейчас настал самый подходящий момент для того, чтобы подумать о будущем и спланировать их отъезд из парка, но эта перспектива так расстраивала Жюли, что ей не удавалось претворить ее в конкретные действия. Здесь – и в первую очередь благодаря Лоренцо – она с опозданием открыла свое подлинное предназначение, которому сама удивлялась, – любовь к диким животным. В год, когда они получили свои дипломы, ей не удалось пойти тем же путем, что и он: она не хотела расставаться с матерью, чтобы та в одиночку боролась с пожиравшей ее болезнью. Тем не менее эта преданность породила в ней комплекс неполноценности. Всякий раз, как Лоренцо звонил ей и описывал свои путешествия по Африке или Европе, она молча завидовала ему, чувствуя себя ущемленной. Как ей хотелось быть рядом с ним, разделять его жизнь, полную приключений; и в то же время она желала, чтобы он был здесь, близко, и поддерживал ее. Эти противоречивые желания буквально раздирали ее, она страдала от отсутствия Лоренцо и сердилась на него, зная, что он живет наполненной, интересной жизнью, тогда как она прозябает в скучном, сереньком существовании. Но дочерний долг, как стальные цепи, удерживал ее в Париже, и она не могла разорвать их. В конце концов, не в силах упрекать в этой ситуации свою мать, которую забрали в отделение для безнадежных больных, где хотя бы облегчали ее муки, Жюли перенесла свою горечь на Лоренцо.

Сегодня, когда давние обиды позабылись, Жюли питала к Лоренцо только добрые чувства. Работа с кем-то другим сулила ей мало приятного – она почти наверняка не найдет для себя такое же место. А Лоренцо был блестящим руководителем и педагогом, ветеринары высоко ценили его, а Жюли вдобавок давно знала его, и знала так хорошо, что предугадывала каждую его реакцию. Да и сам парк был на подъеме, здесь приветствовались любые начинания и никто никому не ставил палки в колеса.

Марк ждал их возле слоновника.

– У Кима обнаружилась рана на подошве, – сообщил он.

Следом за ним они вошли в загон, где один из служащих отвлекал громадного самца, протягивая ему кусочки угощения; другие благоразумно держались в сторонке, чтобы не получить удар хоботом. Несмотря на внешнее добродушие, слоны считались одними из самых опасных животных зоопарка.

– Поднять, Ким, поднять! – командовал служитель, касаясь правой ноги слона концом палки.

Его прикосновение было бережным, и слон охотно повиновался. Эта долгая тренировка, повторяемая сотни раз и всегда поощряемая лакомствами, неизменно расстраивала Лоренцо. Он, конечно, знал, что осматривать некоторые части тела животного, не прибегая к усыплению, всегда рискованно, и в этих случаях дрессировка оказывалась очень полезной; особенно это касалось слонов, с учетом их огромного веса. Но вид слона, покорно поднимающего по команде ногу, напоминал ему цирк и внушал отвращение. Он всегда просил своих работников вмешиваться в жизнь животных а minima [14]и никогда не пытаться их «дрессировать». Сохранять виды животных, находящихся под угрозой исчезновения, не означало приручать их, в этом Лоренцо был непреклонен. Даже в детстве цирковые номера с хищниками или слонами внушали ему отвращение. Он до сих пор помнил представление в Зимнем цирке, куда они пошли однажды в воскресенье всей семьей. Он смеялся при виде клоунов, с открытым ртом следил за полетом воздушных гимнастов, но сразу возненавидел глупого дрессировщика, который щелкал кнутом, заставляя грузных львов прыгать с табурета на табурет. Выйдя из цирка, он сказал об этом, и тогда Ксавье обозвал его девчонкой и стал насмехаться над ним. Началась ссора – как всегда, на глазах у троих младших детей, огорченно наблюдавших за неприятной сценой. Всю обратную дорогу Ксавье непрерывно ругал Лоренцо, грубо упрекая в том, что он испортил им вечер. А по возвращении домой отослал пасынка в его комнату. Вскоре Мод пришла его утешить, и вот тогда мальчик торжественно поклялся ей, что, когда вырастет, станет ветеринаром и будет лечить зверей, пострадавших от людской жестокости. И мать, как ни странно, поверила ему.