Открываю глаза. Инструктор чуть улыбается. Кивает:

– Смотри, – и поднимает руку.

В толпе лысоватый мужчина и парень в спортивной куртке ответно поднимают ладони. Я счастлив, что у меня получилось, и машу рукой, улыбаясь глупо. Агенты опускают ладони и растворяются в толпе.

– Повернись, – командует инструктор.

Выполняю приказание.

– Перед тобой четверо. Задание то же. До Советской площади останавливаемся один раз. Пять секунд… Пошли.

– Есть что-нибудь будешь? – Валентин Васильевич смотрит на меня поверх меню.

Инструктор по рукопашному бою назначил мне встречу в кафе «Снегурочка» на площади Дзержинского в обеденный перерыв. В расписании занятий значилось название кафе, номер столика и его имя-отчество. Выбор места проведения тренировки меня весьма позабавил. Видимо, предполагалось, что я устрою потасовку с мирно обедающими советскими гражданами, как в американских фильмах о ковбоях.

В кафе я опоздал минут на десять, задержался на занятии по методу допроса – инструктор пристегнул меня к стулу наручником и не отпустил, пока я не выдал ему наизусть все физиологические признаки обмана. Администратор «Снегурочки» провел меня между столиками зала и указал на скромно обедающего мужчину, в темном, с отливом, явно пошитом на заказ, костюме. Небольшая узкая бородка. Холеный гражданин. Больше напоминает киноартиста. Или научного работника.

– Будешь или нет? – смотрит он безразлично.

На обед в кафе я не рассчитывал. Мне казалось, что прием пищи вряд ли уместен во время физических упражнений, и денег я не захватил. В кармане всего двадцать пять копеек. Даже на порцию пельменей не хватит.

– Нет, спасибо.

Валентин Васильевич откидывается в кресле, смотрит мимо меня с таким выражением, будто съел что-то вредное для желудка и сейчас ему станет нехорошо:

– Ну, что тебе сказать, Калуга. Дела твои плохи.

Интригующее начало тренировки.

– Потому что от еды отказался? – с остроумием у меня после упражнения в допросах все в порядке.

– Именно. Ты достаточно сильно зажат. Горбишься. Спина слабая. Ноги слабые. Кабинетный работник?

– Ну… вроде того, – вынужден я согласиться.

Он раскрывает золоченые часы на цепочке, и я машинально перевожу взгляд на сверкающий хрусталем циферблат.

– И глаза. Моторика замедленная… много смотришь в одну точку. Программист?

– Вроде того, – киваю слегка оторопело.

– Плохи дела, – неодобрительно качает он головой.

– Это вы как догадались?

– Как доктор медицинских наук, – губы его, обрамленные бородкой, кривятся. – Тебя любой мало-мальски понимающий в физиологии просчитает за пять шагов твоей зажатой походки.

Не люблю я, когда меня не хвалят.

– А я умный, – улыбаюсь нагло.

– Умный бы промолчал и на ус наматывал, – Валентин Васильевич неуловимым движением убирает часы, так, что я не успеваю проследить куда. – Да, Калуга, с глазами плохо…

Молчу, чтобы сойти за умного. И, кажется, получается.

– Молодец, – кивает он. – Первое упражнение освоено. Молчать и слушать. Со спортом ты не дружишь, я полагаю?

– Дружу. Футбол иногда смотрю по телевизору.

– Уже хорошо, – он потирает удовлетворенно бородку. – Разбираешься в тактике? Один-два-два-шесть, один-два-три-пять тебе о чем-нибудь говорит?

– Не-а, – приходится признать, а съязвить хочется. – Только тройка-семерка-туз и тройка-семерка-дама…

Он смотрит на меня пару секунд как удав на кролика.

– Тогда слушай меня, Калуга, – говорит, наконец. – Практически в любой рукопашной схватке, которая продлится более десяти секунд, ты обречен.

Прекрасная манера вести тренировку. Вдохновляющая. И даже, нужно признаться – слегка обидная.

– Занятие окончено? – поднимаюсь со стула, как говорится, не солоно хлебавши.

– У тебя еще и с нервами проблема, – он смотрит на меня как на безнадежно больного. – Как жив до сих пор-то, Калуга?

– Я свободен? – его издевки мне просто надоели.

– Сядь, – тембр его голоса меняется, словно рядом грохнул грозовой раскат, и я прилипаю задом к стулу.

От неожиданности отнимается язык, и я только таращусь на него изумленно.

– Первое, Калуга, – ты должен несколько раз очень медленно, секунда за секундой прокрутить перед глазами нашу встречу, – проговаривает он каждую букву. – Ты ведешь себя как жертва. И пока ты себя так ведешь – ты будешь жертвой. Если я сказал тебе, что в схватке длиннее десяти секунд у тебя нет шансов, ты должен сделать так, чтобы схватка закончилась быстрее. Если сказал тебе, что физически ты никуда не годен, ты должен использовать только одно оружие – разум. Ты должен обмануть противника и нанести единственный удар. Вот теперь занятие закончено.

Он смотрит на меня твердым, как сталь, взглядом и неожиданно подмигивает:

– Может, все же поешь что-нибудь?

Звонок полковника останавливает меня перед дверью квартиры, когда я уже вставил ключ в замок.

– Приезжай. Срочно, – говорит он и вешает трубку.

Когда через сорок минут я вхожу в главное здание Комитета государственной безопасности, Каинов сидит в своем кресле, сосредоточенно курит. Несмотря на открытое окно, в кабинете висит плотный туман сигаретного дыма.

– Присаживайся, – кивает мне полковник.

Опускаюсь на стул. Он молчит, перебирает на столе листы бумаги. Затем собирает все в тонкую стопку, взвешивает в ладони, смотрит на меня:

– Проект закрыт.

И рвет бумаги накрест.

– Проект закрыт, – повторяет Каинов, трет ладонью лоб. – С завтрашнего дня можешь возвращаться к своим обязанностям.

Вот так новость! Напряжение опасности, холодящее затылок последние дни, пульсирует в висках, тает. И в то же самое время странное беспокойство нарастает тревожно в груди.

– Ну, что молчишь? – полковник смотрит на меня через стол.

– Насколько… закрыт?

– Совсем. Агента Калуги больше нет. Программа подготовки отменена. Можешь отдыхать, – он энергично трет виски пальцами.

– Нашли ракетные комплексы? – улыбаюсь с надеждой.

– Нет, – мотает он головой.

Не спрашивая разрешения хозяина кабинета, ощупью вынимаю из пачки сигарету, щелкаю зажигалкой, тяну в легкие едкий дымок, хоть и накурился сегодня прилично, до ломоты в висках:

– Тогда почему закрыли проект?

Полковник смотрит на меня раздраженным взглядом.