— Я просто чувствую, что должен его найти, — спрятав голову в плечи и скрестив руки на широкой груди, сказал Страхов.

— Может быть, Бог хочет, чтобы ты его нашел, — словно невзначай обронил профессор, снова обратившись к заполнению учебного плана.

— Вы же знаете, что я не ищу Бога, — нервно проворчал Страхов, играя желваками на щеках.

Он хотел было продолжить и снова говорить про Канта и Гегеля, но осекся, почувствовав себя омерзительным лгуном и лицемером. Профессор, заметив смятение Страхова, решил сменить тему разговора.

— Как дела на работе? — заботливо спросил он.

Страхов облегченно выдохнул, сел за первую парту и, откинувшись на спинку стула и закинув пятку правой ноги на колено левой, сказал, смеясь:

— Сегодня встретил призрак из прошлого. Следователь, который ведет дело моего клиента, — мой бывший однокурсник.

— Ты много раз работал со своими друзьями и однокурсниками, — пробормотал профессор, отложил законченный план и придвинул к себе стопку других документов.

— Этот другое, — перебил Страхов и добавил, раздувая ноздри, — Он заносчив до омерзения.

Профессор поднял глаза на своего дорогого собеседника, вальяжно раскинувшегося на деревянном стуле, и, поправив очки, добродушно произнес:

— Правда в том, что ты невыносимый зазнайка, и гордыни в тебе не меньше, чем в нем.

— Разве у меня нет причин гордиться собой? — встрепенувшись, спросил Страхов.

Профессор многозначительно посмотрел на молодого адвоката и, улыбаясь, спросил:

— Разве у других нет причин гордиться собой?

Страхов замолк и стал интенсивно растирать свои глаза, переносицу и виски. Он мысленно перебрал всю свою недолгую и незначительную жизнь. На лице его отобразились мука и смятение.

— Вам не кажется, что человек, который ходит к психологу, не может еще и верить в Бога? — задумчиво проговорил он.

— Нет, — быстро и решительно возразил профессор, — почему мне должно так казаться? Ты ходишь к психологу, и он очерчивает тебе зону твоего влияния, и зону, в которой твоего влияния нет. Он, если хочешь, разбирает и снимает те иллюзии, в которые ты успел забраться. Не вижу противоречий: вот Бог, а вот психолог. Они прекрасно живут вместе.

— Но если я верю, не сбрасываю ли я ответственность на него за все, что происходит? Не становлюсь ли я безответственным?

— Так не становись, — приказал профессор, — Бог даёт тебе силы справляться с теми трудностями и радостями, которые к тебе приходят. Эти силы истекают из любви, потому что Бог — есть любовь. Но и те, кто верит в неверие, черпают силы, однако не всегда из любви, даже чаще не из любви, а из протеста. Тебе выбирать, какую воду пить: с газом или без газа. Но телу нужна вода, чтобы жить.

Глава 4. Спасатель

В то время, когда Страхов собирался отправиться домой, Наташа завершала урок литературы в десятом классе и прощалась с учениками.

— Наталья Александровна, это очень плохо, что я не хочу читать «Преступление и наказание»? — робко спросила хорошенькая девочка с пухлыми щеками и блестящими зелеными глазами.

— В конце концов, остаются только ваши отношения с самими собой: только вы и ваша совесть, ваше благочестие. Самому Достоевскому уже давным давно всё равно, будешь или не будешь ты читать его книги. Обществу всё равно, читаешь ли ты и понимаешь ли ты то, что ты читаешь. И Пушкину всё равно, что вы думаете о его изменах. Они свою жизнь уже прожили, своё дело сделали. А это ваша жизнь, и вам решать, что с ней делать. Вам решать, будете вы в ней читать классику или будете просто списывать ответы.

— А я буду права, если скажу, что по Достоевскому смысл жизни в том, чтобы познать себя, любить Бога и служить миру во благо всего общества?

— Да, можно и так сформулировать.

Для Смысловой всё в этом мире было понятно: жизнь подчинялась строгим законам, четко делилась на черное и белое, как у Фонвизина (и, конечно, как у Фонвизина, все в то же время было совсем не так однозначно, как того бы хотелось). Играющие за зло не всегда получали по заслугам, а играющие за добро не всегда вознаграждались, зато обладали чистой совестью. Эти незамысловатые рамки принципов жизни они и сделала апартаментами для своего неспокойного по природе ума. Подобное мировоззрение было свойственно для людей, выросших в таких условиях, как она.

В конце девятнадцатого века ее родственники по отцовской линии жили в своем имении под Москвой, но после революции, когда красные одержали победу, выжившие женщины собрали маленьких детей и уехали в Вязьму. Там пережили обе войны, со временем потеряли всех детей и внуков, кроме одного мальчика. Этим мальчиком был Александр Смыслов, отец Наташи. Он выучился на преподавателя истории в Смоленском университете, женился на своей однокурснице Елене Анатольевне Барановой и переехал вместе с молодой женой в Вязьму, где стал преподавать историю в общеобразовательной школе. После десяти лет брака у них родилась дочь, а еще через шесть лет сын. Наташа и ее брат росли в спокойствии и безопасности, как и хотели родители. Наташа обладала выдающимся умом, отец рассчитывал на то, что она станет заниматься исследовательской деятельностью, напишет научные труды и защитит докторскую, но дочь твердо решила работать в школе, даже предложение преподавать на кафедре литературы девятнадцатого века она отклонила и с благословения родителей переехала в Смоленск, чтобы преподавать в школе русский язык и литературу.

Когда Страхов предложил переехать в его квартиру, Наташа долго сомневалась и хотела отказаться, но обстоятельства подтолкнули ее к переезду. Она оставила большую часть вещей в доме двоюродной тети, которая жила на окраине города в частном доме, и переехала к Жене. Состояние квартиры оставляло желать лучшего, и Наташа, получив статус хозяйки дома, занялась ремонтом. Она разобрала старую хозяйскую стенку, перекрасила доски в белый цвет и собрала шкаф, потом сорвала пёстрые обои с нелепым цветочным принтом и отдала неуклюжий угловой диван в соседнюю квартиру. Выровняла стены шпатлевкой и покрасила их в светло-серый цвет, выбрала диван на ножках темно-синего цвета и купила несколько напольных высоких ламп, чтобы смягчить свет.