Вот что ее, собственно, спасло. Отверстие выходит в общийподвал. Там, конечно, душно, влажно, однако это какая-никакая, а все-такивентиляция. И если учесть, что Тине худо-бедно удалось закрыть щели половичком,то смертоносный газ не проник в погребок, она хоть и лишилась сознания, носмогла отлежаться, отдышаться и даже очнуться.

Нет, наверное, дело не только в половичке и этой дырке встене. Газ перестал поступать, вот в чем дело. Он, конечно, был очень силен,буквально сшибал с ног, однако запас его в этой плоской коробочке (теперь ясно,что это нечто вроде баллончика) оказался ограничен. И слава богу… Наверное,убийца рассчитывал на моментальный эффект.

А если бы она оставалась лежать на кровати, эффект уже былбы достигнут. Тина вспомнила, как падало, обрывалось сердце от того запаха. Онопросто остановилось бы, и те, кто потом когда-нибудь нашел бы ее, решил: смертьпроизошла от остановки сердца. Или какого-нибудь там спазма головного мозга,что, учитывая вчерашнюю аварию и воспринятый алкоголь, наверное, даженеудивительно.

– Зачем? – всхлипнула Тина. – За что?!

Звук собственного голоса показался страшен, и она сдержаласлезы.

Очень может быть, что квартира уже перестала быть камеройсмерти. Там всегда были очень сильные сквозняки – зимой это считалось сущимпроклятьем! – не исключено, что газ вытянуло, и ей уже ничто не грозит.

Ужасно хотелось вырваться из этого самодельного склепа, всерасшвыривая в стороны и вопя от животной радости жизни. И немало силпотребовалось Тине, чтобы усмирить свое рвущееся к чистому воздуху и светусущество. Потому что очень может быть, что все ее надежды – не более чемсладкие фантазии. И наверху ее ждет никакая не радость жизни, а совсемнаоборот!

Она даже перекрестилась перед тем, как чуточку приоткрытькрышку и сдвинуть половик. И воздух не хватала полной грудью, а сперва сделалакрошечный глоточек, словно пробовала опасное питье… Нет, это питье не былоотравлено!

От щемящего счастья слезы хлынули потоком. Облегчение былотаким огромным, что обессилило ее, и Тина еще какое-то время лежала на полу вкухне – ни о чем не думая, ничего не чувствуя, а просто так – тихо, слабовсхлипывая.

Потом ей стало холодно. Еще бы: целую ночь пролежать, можносказать, в могиле, в одной только ночной рубашке да плащике!

Да, а ночь-то прошла, за окном светило солнце. Деньначинался чудесный!

Тина бросила взгляд на циферблат и ахнула: уже час дня! Вотэто был обморок… настоящий летаргус. Неудивительно, что она чувствует себя так,словно вернулась с того света. По сути дела, это так и есть.

Странно, конечно: в воздухе не осталось даже намека на тотсладковатый, чуть гнилостный аромат, который едва не свел ее в могилу. Пахлонеубранной посудой, чуть-чуть газом – в смысле, знакомым и роднымпропан-бутаном, слегка – вином, оставшимся в рюмке Валентина… Вспыхнули впамяти откровения Виталика, сжала сердце вспышка боли, но тут же и отпустила.

Пожав плечами – между прочим, довольно трудно проделать это,лежа на полу, – Тина начала подниматься.

Было страшно выйти из кухни, а уж заглянуть в спальню… Тинабеспомощно простояла несколько минут в коридоре, комкая у горла ворот плаща,потом, решившись, рванула дверь, бросила на кровать перепуганный взгляд – датак и ахнула: подушка была пуста.

…Она искала довольно долго: переворошила простыни, одеяло,подушки, даже в наволочку, даже под кровать не поленилась заглянуть. Потомзадумчиво взглянула в окно.

Маловероятно, что человек, бросивший коробочку в комнату,вскоре после этого просочился сквозь решетку, чтобы забрать ее и уничтожитьследы преступления. А уж если допустить это, следует пойти дальше и признать,что он непременно обшарил бы квартиру, не обнаружив хладного трупа ни накровати, ни под ней. И нашел бы тайное убежище! Ведь при закрытой снаружи дверии охраняемых окнах ей просто некуда было деваться, кроме как провалиться сквозьземлю!

И вдруг, влекомая внезапным подозрением, Тина пробежала черезкоридор и с силой крутанула ручку замка. Та повернулась как по маслу, дверьприотворилась, и порыв сквозняка коснулся босых ног.

Машинально заперлась, и вдруг ее шатнуло к стене. Опятьзашлось, зашлось по-вчерашнему сердце…

Что это значит? Она ведь отлично помнит, как ломилась сюданочью, а ручка замка стояла мертво, словно снаружи была заблокирована!

Ах, да все очень просто. Убийцы уверились, что с Тинойкончено, и ушли от двери. Только и всего.

Внезапный звонок заставил ее подскочить. И еще звонок, иеще!

Да ведь это телефон. Телефон, который ночью не работал!

Тина бросилась к аппарату и уставилась на него такпристально, словно не только вслушивалась в раздирающие ухо звонки, но ипыталась увидеть их.

Протянула руку к трубке… опасливо отдернула ее… а когдавсе-таки решилась поднять, звонивший, очевидно, уже утратил терпение: толькокороткие гудки были ответом на сиплое Тинино:

– Алло?..

Телефон, значит, работает. Дверь снаружи не заперта. Напостели нет пустого баллончика. В воздухе нет даже намека на губительный газ.Раскрытый погреб и скомканный половик – вот единственные доказательства ночногокошмара.

Кошмара?.. То есть… страшного сна?

Ноги подогнулись, и Тина тяжело села на табурет. Прижалаладони к глазам. Ее разрывали два чувства: огромное, обессиливающее облегчение– и просто-таки лютая ненависть к самой себе.

Да… неудивительно, что Виталий периодически смотрел на неекак на сумасшедшую!

Эта ненависть к себе не оставляла Тину довольно долго иподвигла ее на свершение немалого количества бытовых подвигов. Она перемылавчерашнюю посуду, затолкала в стиральную машину белье, и, пока умная итальянкаудовлетворенно урчала, занимаясь любимым делом, Тина навела блеск во всейквартире. Убираясь на кухне, стыдливо отворачивалась от погребка и с особымтщанием прикрыла его половиком – этим памятником собственной дурости. Потомподкрепилась остатками вчерашнего копченого мяса и чаем, перегладилавыстиранное и высушенное белье, подумав при этом, что отвращение к себе –чувство, оказывается, весьма продуктивное и в хозяйстве полезное. Обычнонеглаженое белье копилось неделями, потому что гладить Тина терпеть не могла, аесли она уж чего-то не любила, так не любила глобально, от всей души!