– Ясное дело, – закивал швейцар. – С вашим цветом кожи такойшевелюры никак не может быть. Выглядит слегка странно, но… очень оригинально!

– Вы находите?

– Да, притягивает взор!

– Спасибо.

– И молодит.

Я засмеялась:

– Правда?

– Конечно. Хотя вам пока не надо никаких ухищрений, небось итридцати не исполнилось. Так дадите телефончик?

Я совсем не собиралась заводить в ближайшее время романов,да еще со швейцаром ресторана, но он был так мил… И, похоже, я произвела нанего сногсшибательное впечатление. Право, приятно сознавать себя женщиной, привиде которой представители противоположного пола приходят в экстаз.

– Вы – мечта моего детства, – продолжал привратник. – К томуже еще и россиянка… Дайте телефон, умоляю!

– Сначала умоюсь, – улыбнулась я.

– Конечно, конечно! Сюда, осторожно, не споткнитесь.

Ощущая себя царицей Савской, я вплыла в санузел,приблизилась к раковине, включила воду, машинально глянула в большое зеркало изавизжала.

Те, кто не первый раз встречается с госпожой Васильевой,хорошо знают: я не истеричка. Но сейчас я орала, не в силах захлопнуть рта, ислава богу, что на мой вопль не сбежалась вся местная тусовка. Впрочем, любаяженщина отреагировала бы так же, увидав в зеркале абсолютно черное лицо сярко-красными губами и белые-белые, словно сахарная пудра, волосы, стоявшиедыбом.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы сообразить:негритянка с шевелюрой больной болонки – это я. Но не раньше, чем мои дрожащиепальцы ощупали щеки, лоб, подбородок. Я наморщила нос и высунула язык –отражение послушно повторило мои мимические упражнения. Нет, это правда я! Ночто произошло?

Стараясь сохранить трезвость ума, я внимательно всмотреласьв зеркало. Минуточку! Я ведь сегодня вышла из дома в нежно-розовой кофточке…Так отчего же она сейчас серо-буро-малиновая, а? И тут я все поняла.

Светка выкрасила мои волосы в цвет вороньего крыла, но,очевидно, не была уверена в стойкости средства, то-то она на мой вопрос: «Какдолго продержится краска?» – брякнула: «Если не мыть голову, то год». А почемуне следовало мочить волосы? Да потому, что от воды краска мигом слезает! Япопала под сильный ливень, волосы начали стремительно терять приобретенныйцвет, черная жидкость потекла по лицу, по кофте, и получилось… Тихий ужас, вотчто получилось!

В жутком потрясении я набрала пригоршню жидкого мыла и приняласьтереть лицо. Процедуру пришлось повторить не один раз, прежде чем кожа потерялаоткровенную черноту, теперь она имела лишь серый, землистый оттенок – япоходила на человека, перенесшего тяжелейшую операцию.

Решив применить дома самый сильный скраб, я вышла в холл,снова столкнулась с привратником и, не желая обидеть милого дядечку, ласковосказала:

– Понимаете, я замужем.

– Очень рад, – буркнул швейцар.

От его приветливости не осталось и следа. Метаморфоза слегкаозадачила, но я решила продолжить беседу:

– Люблю своего мужа.

– Хорошо.

– Не изменю ему.

– Похвальное поведение.

– Пожалуйста, не обижайтесь.

– На что?

– Я не могу дать вам свой телефон. Нет, нет, вы оченьприятный человек, но измена супругу…

– Дама, – вытаращил глаза швейцар, – вы… того, да? Зачем мневаш телефон?

– Сами просили.

– Я?

– Вы.

– Когда?

– Пару минут назад.

– У вас?

– Именно.

– С ума сойти!

– Неужели не помните: я упала на улице, вы помогли мнеподняться…

Привратник шарахнулся в сторону.

– Та была негритянкой!

– Это я.

Мужчина отступил назад.

– Мне африканки нравятся, – прошептал он. – С детства!Мечта! Английский выучил! А вы… вы того… вы какого-то непонятного цвета,серого…

Тут входная дверь ресторана распахнулась, и на порогепоявилась молодая пара. Швейцар кинулся к ним, словно утопающий к спасательномукругу. Я снова вышла под дождь и уже не спеша побрела к своему «Пежо». Ему,видите ли, нравятся негритянки! Скажите, пожалуйста, какой эротоман! Вот сейчасвернусь в Ложкино и покрашу волосы своей любимой краской «Палетт». Уж она-то небоится ни дождя, ни снега, ни цунами, ни сирокко,[2] ни наводнения! Толькосначала заеду в магазин и куплю заветную коробочку, содержимое которой придастмоей шевелюре теплый и приятный глазу рыжий цвет. Стану похожа на лисичку. Этоли не изменение внешности?

В десять утра я, сверкая красивыми рыжими волосами, нажалакнопку домофона, прикрепленного к вычурному столбику в ограде дома, гдепроживало семейство писательницы Смоляковой.

Собираясь представиться помощницей домработницы, я приняласоответствующий вид: дешевое, мешковатое серое платье, украшенное поясом спряжкой, переливавшейся яркими стразами. На шее у меня болталась цепочка счудовищным медальоном, изображавшим знак Зодиака, на мочках ушей крепилисьпластмассовые клипсы. Ноги были обуты в матерчатые тапки с названием известнойфирмы, но с ошибкой в написании, что частенько встретишь на рыночномширпотребе. В руках я сжимала ярко-зеленую сумку из искусственной кожи.

– Кто там? – спросили изнутри.

– Здрассти, – засепетила я, – извините, конечно, колипомешала! Из агентства прислали, вы домработницу нанимали.

– Входи, – донеслось до моих ушей.

Замок звякнул, калитка открылась, и я прошла во двор.

Дом Смоляковой, стилизованный под средневековый замок,смотрелся вполне органично. Башенки, балкончики, некое подобие мостика нацепях, который следовало перейти, чтобы оказаться у парадного входа… Вот уж непредполагала, что Милада обитает в подобном здании. «Замок» никак не вяжется сее обликом и книгами.