— А когда это случилось? — тоже шепотом спросилаГлаша, ощущая внутри щекочущий холодок.

— В прошлый понедельник, — тотчас же ответилаПодвойская. — В понедельник они с Андреем Васильевичем повздорили, Аняушла с работы после обеда, и все — пропала. Я вот думаю: не наложила ли она насебя руки? Может, в реку бросилась или под поезд…

У Глаши голова пошла кругом. Что же получается? Впонедельник вечером Аня Волович поссорилась со своим боссом Нежным и, уйдя изофиса, исчезла без следа. А в ту же ночь, после того как ей позвонили, вышла издому и не вернулась жена Пети Кайгородцева. Какая между этими женщинами связь?Может быть, Аня Волович вовсе не была любовницей Нежного, как считалинекоторые? Что, если она была любовницей Пети?

Тогда картина получается совсем иная. У Кайгородцева исчезлии жена, и любовница. С чего-то же Раиса Тимуровна взяла, что Петя неровно дышалк секретарше Нежного? Надо будет Кайгородцева сегодня вечером допросить спристрастием.

— А эта ваша Лиза обратилась в милицию? — спросилаона.

— Конечно, нет! — повела плечамиПодвойская. — Разве уборщицы смеют лезть в дела начальства? Она коробку свещами спрятала, и все.

— А хозяева квартиры?

— Хозяева? Сдадут комнату новым жильцам. А чего ты таквсполохнулась-то, Глашечка?

— Переживаю, — развела руками та. — Пропадаютдевушки в незнакомом городе, и никому до них дела нет.

— Да уж, — поддакнула Раиса Тимуровна. —Девушка в столице похожа на жевательную резинку.

— В каком смысле? — опешила Глаша.

— Ну как же? Сначала она хочет подороже продаться. Акупят ту, у которой обертка наряднее. Потом прожуют да выплюнут. Если оналовкая, то успеет кому-нибудь на башмак приклеиться, а если нет — затопчут ее,резинушку белую, и попадет она в водосток, а оттуда — в канализацию.

Глаша моргнула, пытаясь постичь глубокий философский смыслэтого «плача Ярославны».

— Кстати, — спохватилась вдруг Раиса Тимуровна,перейдя с плаксивого на свой обычный тон, — у Льва Евгеньевича сейчаспациентка, которая с Аней Волович в понедельник длинную беседу имела.

— А вы откуда знаете?

— А вот знаю. Меня директор в тот день к АндреюВасильевичу с поручением посылал. Это как раз перед обедом было. Я вышлапораньше, чтобы успеть горячее по дороге съесть. Суп, Глашечка, это всемуголова. Не хлеб или там мясо, а именно суп. Если бы ты ела суп каждый день, тотвое тело стало бы крепеньким, как цветная капустка в бульоне…

— Так вы отправились к Андрею Васильевичу, —вывела ее из кулинарной горячки Глаша.

— Да, отправилась. Так вот, как я вошла, эта мадампротив Ани за столом сидела, а та ей разобъясняла, как к нам проехать, чтобы уЛьва Евгеньевича на аппарате провериться. Потом они друг к дружке наклонились ивсе шушукались.

— Интересно, — пробормотала Глаша. — А вы незнаете, как ее зовут, эту мадам?

— Лариса. Аня ее так называла. Хоть та и старше ее. Ноона все — Лариса да Лариса. Как она вошла, я ее сразу вспомнила!

— Так надо спросить у Ларисы, не знает ли она, куда Анясобиралась тем вечером! — воскликнула Глаша.

— А зачем? — искренне удивилась Подвойская.

— Может быть, Ане помощь какая нужна?

— Она же тебе не родня и даже не подружка. Кому попалоне напомогаешься! Ты помогай лучше тем, кто рядом, — сказала умная РаисаТимуровна.

— Да и любопытно мне, — схитрила Глаша. Подвойскуювообще лучше было брать хитростью и лестью.

Когда Бабушкин вывел свою пациентку из кабинета, поддерживаяее под локоток, Глаша закатила глаза. До двери Лева провожал только техдамочек, которые поразили его воображение. А поражали его всегда одни и те жететки — пухленькие и сильно накрашенные. У этой синие тени были наложены досамых ушей, а губы щедро сдобрены перламутровой помадой. Крошечную сумочку онадержала перед собой двумя крохотными лапками, словно хомяк морковку.

— Вы чудный! — на прощанье пропела Лариса ипотеребила Бабушкина за рукав.

Тот застеснялся и пробормотал в ответ что-то неразборчивое.Глаша дождалась, пока Лариса обсудит с Подвойской время следующего визита, ивынырнула следом за ней на улицу.

— Простите, пожалуйста! — остановила она гарцующуюпо тротуару пациентку. — Вы не могли бы мне помочь? Я ищу Аню Волович…

— А кто это? — удивилась Лариса, уставившись нанее внимательными глазками из-под «болоночьей» челки.

— Секретарь в том отделении центра, куда вы ходили впрошлый понедельник.

— Господи, ну, конечно! Мы так хорошо поболтали! Но мыне дружим, если вы это имеете в виду. И я не знаю, где искать эту девушку.

— А она ничего вам не говорила по поводу своих плановна вечер?

— Да нет. Хотя… Погодите! — Лариса внезапнооживилась. — Она сказала, что перестала ладить с начальником и собираетсяустраиваться на новую работу. Говорит: у меня, мол, сегодня собеседование сновым боссом.

Глаша тут же напряглась.

— А где? Она случайно не обмолвилась?

— Нет, простите. Ничего больше не могу вам сказать.

— Но вы долго беседовали! — тоном обвинительницызаявила Глаша.

— Уверяю вас, что речь шла всего лишь о морщинах.

Глаше ничего не оставалось, как только ретироваться. Когдаона открыла дверь, Подвойская протянула ей телефонную трубку.

— Твой! — шепотом пояснила она и подмигнула.

— Какой такой мой? — Глаша расширила глаза иприложила трубку к уху. — Алло! — сказала она, заведя глаза кпотолку.

— Здравствуйте, Глаша! Это Витя Стрельников, —сообщил расстроенный молодой голос..

— Ой, Витя, добрый день! Вот уж кого не ожидалауслышать.

— Собирался вам сегодня днем позвонить, но отецперехватил звонок. Он, знаете, как теперь меня отслеживает?

— Да? — неопределенно спросила Глаша.

— Вы произвели на него очень сильноевпечатление, — заметил Витя.

— Понимаю… — пробормотала она.

— Я звоню сказать, что вы все равно можете на менярассчитывать, если суд, — твердо сказал Витя.

— А как же отец?

— Он сам говорит, что, если люди перестанут помогатьдруг другу, наступит конец света. Его любимая присказка. Так что вы дайтезнать, когда надо будет давать показания. Только если отец к телефону подойдет,представьтесь как-нибудь по-другому.

— А как?

— Ну… Может быть, Анфисой? Имя такое редкое, что ясразу пойму: это вы! Ведь у вас тоже редкое.